Смерть внезапна и страшна

Защитник отметил негромкий ропот одобрения, рябью пробежавший по публике, и явное согласие на лицах присяжных.

– И она оказалась столь искусной и преданной делу, как вы рассчитывали? – задал он следующий вопрос.

– И даже более того, – ответил Герберт, не отводя глаз от его лица. Он чуть наклонился вперед и взялся сильными руками за поручни, всей своей позой выражая внимание и смирение. Сам Оливер не мог бы дать лучшего совета. – Она не знала усталости в своих трудах, – добавил хирург. – Никогда не опаздывала, никогда не отсутствовала без причины. А еще мисс Бэрримор была одарена феноменальной памятью, она училась с удивительной быстротой. И никто не имел повода заподозрить ее в нарушении требований морали в какой бы то ни было области. Словом, это была во всем великолепная женщина.

– И красивая? – спросил с легкой улыбкой Рэтбоун.

Глаза обвиняемого широко раскрылись. Он явно не рассчитывал на такой вопрос и не продумал точный ответ заранее.

– Да-да, возможно… даже наверное. Но, увы, я замечаю подобные достоинства слабее, чем большинство мужчин. На работе меня больше интересуют деловые возможности женщины, – он с извинением поглядел на присяжных. – Тяжелобольному хорошенькое личико безразлично. Я помню лишь, что у нее были очень красивые руки, – закончил он, не опуская взгляд к своим собственным прекрасным рукам, покоящимся на поручнях трибуны свидетей.

– Итак, ее можно было назвать очень умелой? – спросил адвокат.

– Я уже признал это.

– А допускаете ли вы, чтобы сестра Бэрримор могла самостоятельно выполнить хирургическую операцию?

Медик в полном недоумении открыл рот, чтобы заговорить, но не вымолвил ни слова.

– Сэр Герберт? – поторопил его Оливер.

– Она была великолепной сестрой милосердия, – откровенно высказался хирург, – но не врачом. Поймите, различие между этими профессиями колоссальное. Его нельзя преодолеть просто так. – Он покачал головой. – У нее не было никакой школы. Она умела лишь то, что выучила благодаря наблюдениям на поле боя и в госпитале Скутари. – Стэнхоуп еще немного наклонился вперед в предельном сосредоточении. – Следует понимать разницу между настоящим образованием и знанием хаотичным, неорганизованным, не позволяющем связать причины и следствия. Нельзя предвидеть возможное осложнение, не зная анатомии, фармакологии и историй болезни, наблюдавшихся другими докторами, не отдав годы обучению, практике и усвоению всего комплекса вспомогательных и дополнительных дисциплин. – Он вновь качнул головой, на этот раз уже с легким ядом во взгляде. – Увы, мистер Рэтбоун, она, конечно, была великолепной сестрой милосердия – я не встречал лучшей, – но к врачам ее причислить было нельзя. И сказать вам по правде, – врач сверкнул глазами в сторону адвоката, – с моей точки зрения, все рассказы о том, что она выполняла операции на поле боя, исходили не от нее самой. Она не была ни хвастливой, ни лживой. Скорее всего, ее неправильно поняли или даже просто исказили ее слова.

По залу прокатился вполне отчетливый ропот одобрения. Некоторые зрители, кивая, поглядывали на соседей, а на скамейках присяжных двое мужчин даже улыбнулись.

Этот блестящий с эмоциональной точки зрения ход тактически затруднил следующий вопрос Оливера. Он уже усомнился, стоит ли задавать его, но решил, что подобную уклончивость наверняка заметят.

– Сэр Герберт… – Защитник приблизился к обвиняемому на пару шагов и поглядел вверх. – Свидетельство обвинения против вас основано на известном количестве писем Пруденс Бэрримор к сестре, в которых она пишет о своих глубоких чувствах к вам и полагает, что вы их разделяли и намеревались сделать ее счастливейшей из женщин. С вашей точки зрения, это реалистический взгляд, практичный и честный? Я привел ее собственные слова без искажений.

Хирург покачал головой, и на лице его отразилось смятение.

– Я просто не могу это объяснить, – самым серьезным и грустным тоном сказал он. – Клянусь перед Богом, что никогда не представлял ей даже малейших оснований заподозрить меня в нежных чувствах. Многие часы, даже целые дни, я пытался припомнить хоть какие-нибудь свои слова и поступки, которые могли бы произвести на нее подобное впечатление. И признаюсь откровенно: я не могу ничего придумать!

Он покачал головой, закусил губу и продолжил:

– Конечно, я бываю несколько небрежен в своих речах и манерах и иногда позволяю себе неофициальные разговоры со своим персоналом, но я действительно не могу представить себе причины, позволившей ей интерпретировать мои реплики как выражение личной приязни. Я говорил с нею как с сотрудником, которому доверяю и на которого могу положиться.

Медик замолчал и немного помедлил, прежде чем продолжить. Некоторые присяжные покачивали головой с симпатией и пониманием. По лицам их было видно, что они тоже находили в словах хирурга бесспорный резон. С глубочайшим сожалением в голосе подсудимый заговорил снова самым серьезным тоном: