Джулия еще сильнее побелела. Стоявшая в алькове Эстер начала опасаться, что она упадет в обморок, и шевельнулась, чтобы вмешаться, предложить несчастной стакан воды или просто физическую поддержку, но врач коротко взглянул на нее и незаметным движением ладони велел оставаться на месте.
– Сэр Герберт, я понимаю всю чудовищность этого факта, – ответила миссис Пенроуз столь тихо, что ему пришлось наклониться вперед. – Преступление совершил мой муж. Теперь вы, безусловно, понимаете, почему я не хочу передавать дело в полицию. Моя сестра понимает мои чувства, за что я самым глубоким образом благодарна ей. В равной степени она представляет, что ничего хорошего подобный поступок не принесет. Муж, естественно, будет все отрицать. Но даже если преступление будет доказано, что теперь едва ли возможно, мы обе зависим от него и, передав дело в суд, погубим и его, и себя.
– Приношу вам самое искреннее сочувствие, сударыня, – проговорил Герберт, на этот раз уже более мягко. – Ваша ситуация воистину трагична, но я не вижу, чем мог бы помочь вам. Выносить дитя – не болезнь. Ваш врач окажет вам всю необходимую помощь, а во время родов поможет повивальная бабка.
Тут впервые заговорила Марианна – низким и чистым голосом:
– Я не хочу рожать этого ребенка, сэр Герберт. Он зачат в результате события, которое я буду пытаться забыть всю свою жизнь. И его рождение погубит нас.
– Я вполне понимаю ситуацию, мисс Гиллеспи. – Стэнхоуп откинулся в кресле назад и серьезно поглядел на нее. – Но боюсь, что у вас нет выбора. Если ребенок зачат, остается лишь дожидаться родов. – Призрачная улыбка тронула его тонкие губы. – Я глубочайшим образом симпатизирую вам, но могу лишь предложить обратиться к вашему священнику и почерпнуть у него все возможные утешения.
Раскрасневшаяся Марианна моргнула и опустила глаза.
– Но есть же альтернатива, – поспешно проговорила Джулия. – Аборт, например.
– Моя дорогая леди, ваша сестра выглядит здоровой молодой женщиной. Жизни ее ничто не угрожает, и нет оснований сомневаться в том, что она сможет родить здорового ребенка. – Медик сложил перед собой свои сильные искусные руки. – Я не могу сделать ей аборт. Это преступление… быть может, вы не знаете этого?
– Но преступлением было изнасилование! – отчаянно запротестовала миссис Пенроуз, подавшись вперед; ее ладони с побелевшими костяшками вцепились в край стола.
– Вы только что очень четко определили, почему не можете передать это дело в суд, – терпеливо продолжил сэр Стэнхоуп. – Однако ваша ситуация ничем не может повлиять на мое решение относительно аборта. – Он покачал головой. – Простите, но подобную операцию я сделать не вправе. Вы просите меня совершить преступление. Могу порекомендовать вам великолепного и неболтливого врача, и сделаю это с радостью. Он обитает в Бате, так что вы сможете провести ближайшие несколько месяцев вдали от Лондона и своих знакомых. Он также подыщет место для ребенка, если вы захотите, чтобы его усыновили, в чем можно не сомневаться. Или же… – Он обернулся к Джулии. – Или же вы все же найдете место для него в своей семье, миссис Пенроуз? Обстоятельства зачатия не вечно останутся причиной семейных неурядиц.
Старшая сестра проглотила комок в горле и открыла рот, но прежде, чем она могла ответить, вмешалась Марианна.
– Я не хочу носить этого ребенка! – проговорила она голосом, в котором слышались нотки паники. – Мне нет дела до того, насколько молчалив этот врач и как просто он сможет пристроить потом это дитя! Неужели вы не можете понять? Случившееся было для меня кошмаром! Я хочу забыть о нем, а не напоминать себе каждый день!
– Мне очень жаль, но я не могу предложить вам другого выхода, – вновь повторил сэр Герберт с болезненным выражением на лице. – Не могу. Когда это произошло?
– Три недели и пять дней назад, – немедленно ответила Марианна.
– Три недели? – Стэнхоуп с недоверием приподнял брови. – Но, дорогая моя девочка, вы просто не можете быть уверенной в своей беременности! До первого ощутимого шевеления плода еще три-четыре месяца… На вашем месте я бы отправился домой и забыл про все беспокойства.
– Я беременна! – твердо выговорила мисс Гиллеспи, подавляя ярость. – Так сказала повивальная бабка, а она никогда не ошибается. Она может определить это, просто глянув на лицо женщины, когда еще нет никаких признаков. – Ее искаженное гневом и болью лицо было обращено к хирургу.
Тот вздохнул.
– Подобное возможно, но никак не меняет дела. Закон очень строг. Прежде различали, начал ребенок шевелиться или нет, но теперь об этом забыли. Стало быть, все равно. – Его усталый голос как будто бы уже не раз говорил эти слова. – Кроме того, операция грозит мне повешением, а не просто гибелью карьеры и заключением. Но, каково бы ни было наказание, мисс Гиллеспи, подобное преступление я совершить не могу, сколь бы трагичными ни были ваши обстоятельства. Искренне соболезную вам.
Джулия продолжала сидеть:
– Конечно, мы заплатим вам… И хорошо заплатим.
На щеке сэра Герберта дрогнула жилка.