Смерть внезапна и страшна

Наконец Энн Бэрримор очень деликатно прочистила нос жестом, одновременно сдержанным, благородным и на удивление эффективным. Потом она подняла свои покрасневшие глаза, и ее лицо стало совершенно спокойным.

– Простите меня. Увы, я оказалась не такой мужественной, какой себя представляла. – Взгляд ее на миг обратился в сторону сэра Герберта. Она смотрела на него все с той же с непоколебимой ненавистью, достойной любого сильного мужчины, хотя только что объявила себя бессильной.

– Вам нет нужды извиняться, сударыня, – мягко заверил ее Рэтбоун, четкий голос которого доносил его слова до свидетельницы от отведенных публике скамеек, возле которых он стоял. – Я не сомневаюсь, что каждый здесь понимает ваше горе и сочувствует вам. – Он ничем не мог смягчить ее ненависть. Лучше не замечать ее и надеяться, что суд тоже этого не заметит.

– Благодарю вас. – Энн слегка всхлипнула.

– Миссис Бэрримор, – начал адвокат с тенью улыбки. – У меня к вам очень мало вопросов, и я постараюсь задать их побыстрее. Как уже указал мистер Ловат-Смит, вы, естественно, знали свою дочь, как может знать человека только его мать. Вы были знакомы с ее любовью к медицине, к заботе о больных и раненых, – опустив руки в карманы, он поглядел на нее. – Можете ли вы допустить, что она самостоятельно выполняла какие-то операции?

Энн Бэрримор нахмурилась, продумывая этот сложный вопрос:

– Нет, боюсь, что не могу. Но подобные подробности мало интересовали меня.

– Вам не кажется, что она, возможно, излишне преувеличивала свои способности, чтобы, скажем так, стать ближе к своему идеалу? Или сделаться более полезной сэру Герберту Стэнхоупу?

Лицо женщины просветлело.

– Да-да, подобное объяснение вполне возможно… Это поступок, достаточно естественный для женщины. Любовь иногда бывает трудно понять.

– Конечно же, – согласился Оливер, тем не менее сомневаясь в том, что подобные чувства могут послужить единственной причиной для действий, даже если речь идет о молодой женщине. Слова эти он произносил против своей воли. Но заниматься собой и собственными сомнениями было сейчас не время. Главным была судьба сэра Герберта – следовало доказать суду, что он стал такой же жертвой, как и Пруденс Бэрримор, и лишь ее страсть к нему могла оказаться фатальной. – И вы действительно готовы поверить, что ваша дочь могла связать все свои мечты и надежды с сэром Гербертом?

Свидетельница грустно улыбнулась.

– Боюсь, что моя бедная девочка всем кажется глупой. Очень глупой! – Она бросила сердитый взгляд на бледного и несчастного мистера Бэрримора, сидевшего высоко на галерее для публики, а потом повернулась к Рэтбоуну. – В родных местах ей сделал предложение вполне добропорядочный молодой человек, вы знаете об этом, – продолжила Энн. – Никто из нас не понимает, почему она отвергла его. – Брови миссис Бэрримор опустились, и сама она сделалась похожей на потерявшегося ребенка. – Увы, голова ее была полна абсурдных мечтаний… невозможных и ненужных. Они бы никогда не сделали ее счастливой, – глаза ее вдруг снова наполнились слезами. – Но теперь уже слишком поздно. В молодости люди склонны пренебрегать такими возможностями.

По залу пробежал глухой ропот сочувствия. Оливер понимал, что ходит по лезвию бритвы. Миссис Бэрримор заявила, что Пруденс была фантазеркой и не понимала реальностей жизни. Но горе ее было неподдельным, и каждый честный человек в зале был тронут им. Наверное, почти у всех здесь были собственные семьи, и каждая мать, потеряв собственного ребенка, могла бы оказаться на этом месте. Если, промедлив, Рэтбоун упустит свой шанс, сэр Герберт может заплатить за его ошибку жизнью; но если он проявит при этом нечуткость, то возмутит суд, а платить вновь придется обвиняемому.

Пора было говорить. Оливер уже слышал за собой нетерпеливый ропот.

– Мы все сочувствуем и скорбим вместе с вами, сударыня, – громко сказал он. – Многим из нас в собственной жизни случалось упускать такие понятные ценности. Но редко кто платит столь дорогой ценой за мечты и ошибки, – сделав несколько шагов, адвокат повернулся, глядя на Энн с другой стороны. – Могу ли я спросить у вас еще кое о чем? Считаете ли вы возможным, что Пруденс, восхищенная благородным искусством целителя, могла полюбить сэра Герберта Стэнхоупа и, будучи женщиной, пожелала добиться от него большего, чем он имел право уделить ей?

Рэтбоун стоял спиной к своему клиенту и был рад этому. Он предпочитал не видеть его лицо, рассуждая о подобных эмоциях. Иначе ему могут помешать мысли подсудимого, его чувства вины и гнева.

– Так бывает со многими, – продолжил он, – желания порождают мысли. Пруденс решила, что он отвечает ей на чувства, хотя на деле он ощущал лишь уважение к ней и воздавал ей должное как целеустремленному отважному коллеге, обладавшему незаурядным мастерством.