Смерть внезапна и страшна

– Конечно, я проявил невнимательность, но я не романтик по складу натуры. И уже двадцать лет провел в счастливом браке с единственной женщиной, к которой испытывал подобные чувства. – Он продуманно улыбнулся.

Наверху, на галерее, женщины с сочувствием подталкивали друг друга локтями.

– Моя супруга может поведать вам, что я проявляю не слишком много воображения в этой области жизни, – продолжал сэр Герберт. – Как вы можете видеть, я не красавец – ни лицом, ни фигурой. Я никогда не был объектом романтической привязанности со стороны молодых дам. Признаюсь честно, они легко могут найти… – он помедлил, подыскивая нужное слово, – более привлекательный предмет для подобных увлечений. У нас работает достаточное количество молодых медиков… одаренных, привлекательных и имеющих превосходную перспективу. Есть, конечно же, и старшие врачи, больше меня одаренные личным обаянием и манерами. Признаюсь вполне откровенно, мне даже не приходило в голову, что к моей персоне можно отнестись подобным образом.

Рэтбоун принял сочувственную позу: Стэнхоуп прекрасно справлялся с делом, и его помощь не требовалась.

– А мисс Бэрримор никогда не говорила вам чего-нибудь такого, в чем можно было усмотреть скорее ее личное восхищение вами, а не профессиональное? – спросил адвокат. – Как я полагаю, вы привыкли к видимым проявлениям уважения и благодарности со стороны ваших пациентов и персонала. Подумайте как следует, памятуя о случившемся.

Герберт пожал плечами со скромной виноватой улыбкой:

– Поверьте мне, мистер Рэтбоун, я неоднократно пытался это сделать, но уверяю вас: всякий раз, когда мне случалось проводить время в обществе сестры Бэрримор – не спорю, это бывало весьма часто, – мой ум был полностью обращен к медицинской стороне дела. Я никогда не думал о ней!

Он свел брови, словно пытаясь что-то припомнить, а потом продолжил свою речь:

– Я всегда уважал ее, чувствовал к ней полное доверие, полностью полагался на ее усердие и способности, но не испытывал к ней никакого личного интереса. – Хирург потупился. – Увы, я прискорбно ошибся, о чем теперь глубоко сожалею. Как вам известно, у меня есть дочери, но работа всегда отнимала у меня слишком много времени, и воспитанием их занималась мать. Поэтому я не очень хорошо знаком с нравами молодых женщин и не обладаю теми знаниями, которые хорошо известны мужчинам, имеющим возможность постоянно проводить свой досуг дома.

По залу опять пробежал одобрительный ропот.

– Я не хотел этого. – Врач закусил губу. – И, быть может, моя занятость послужила в конечном счете причиной этого трагического непонимания. Я… я не могу вспомнить никаких комплиментов, которые мог сделать сестре Бэрримор. Меня занимали лишь скорби наших пациентов. Однако, уверяю, – его негромкий голос сделался жестким, – я никогда, ни на миг, не испытывал романтических намерений в отношении мисс Бэрримор и не позволял себе никаких непристойностей, ничего такого, что могло бы послужить в глазах непредубежденной личности проявлением или выражением романтических поползновений. В этом я абсолютно уверен – как и в том, что сейчас стою перед вами.

Великолепное выступление! Рэтбоун подумал, что и сам не мог бы написать лучшей речи.

– Благодарю вас, сэр Герберт. Вы объяснили эту трагедию вполне понятным и доходчивым образом. – Оливер с прискорбием оглядел присяжных. – Мне тоже случалось попадать в подобные затруднительные ситуации. И смею утверждать, что они знакомы и джентльменам из числа присяжных. Мечты и упования молодых женщин иногда непонятны мужчинам, которые временами обнаруживают опасную, даже трагическую нечувствительность. – Он снова повернулся к свидетелю. – Прошу вас, оставайтесь на своем месте. Я не сомневаюсь в том, что мой ученый друг обратится к вам с вопросами.

Улыбнувшись Ловат-Смиту, адвокат направился назад к своему столу и сел.

Обвинитель поднялся и разгладил свою мантию, прежде чем выйти на середину зала. Он не глядел по сторонам: глаза его были прикованы к лицу сэра Стэнхоупа.

– Судя по вашим словам, сэр Герберт, вас нельзя назвать дамским угодником. Я правильно понял вас? – Голос Уилберфорса был любезен и гладок и не выдавал паники или поражения. В нем звучало лишь уважение к достойному в глазах собравшихся человеку.

Рэтбоун понимал, что его соперник играет на публику. Ловат-Смит не хуже его ощутил, сколь великолепно выступил в свою защиту хирург. Однако его уверенность невольно встревожила Оливера.

– Да, – осторожно согласился сэр Герберт. – Я не могу причислить себя к подобным людям.

Адвокат закрыл глаза. О боже! Только бы Стэнхоуп не забыл сейчас про его совет! «Короче, короче! – молил про себя Рэтбоун. – Без добавлений и предложений. Не позволяйте ему вести вас, он – ваш враг!»

– Но все же вы должны в достаточной мере понимать женщин… – проговорил Уилберфорс, поднимая брови и широко раскрывая свои светло-серые глаза.

Обвиняемый молчал.

Его защитник облегченно вздохнул.