Смерть за хребтом

Разлегшись на одеяле, я допивал вторую чашку чая и лениво раздумывал, закуривать вторую сигарету или нет (“когда есть работа – чай пить охота, чай попьешь – какой работа?”). Как только я пришел к мнению, что спешить не имеет смысла (“кто знает жизнь – не торопится”), сидевшая рядом Лейла вскочила на ноги и принялась напряженно смотреть в сторону дороги. За ней вскочили мы, вскочили и увидели вдалеке клубы пыли и впереди них красную машину, мчащуюся на бешеной скорости...

– Это наш машина, – сказала она, растерянно качая головой. – My mother is coming[24]!

Не успела она закончить фразу, как на том месте дороги, где следы наших шин сворачивали на обочину, раздался скрежет тормозов. Через мгновение машина, за рулем которой я угадал собранную в комок Фатиму, съехала с дороги и, набирая скорость, помчалась к нам!

Не успели мы отбежать и на несколько шагов в сторону, как раздался скрежет металла – на полном ходу “Форд” Фатимы врезался вынесенным вперед самовытаскивателем в наш “Лендровер”, затем, некоторое время волоча его за собой, отъехал задом метров на пятнадцать-двадцать, остановился на мгновение, выбирая подходящее место для смертельного удара, и на третьей скорости снова вонзил лебедку в борт заскрежетавшей жертвы... И вот уже мы, завороженные, оцепеневшие, провожаем глазами этот быстро удаляющийся к горизонту “Летучий Голландец”... Смылась... Испарилась в мареве... А я ведь был уверен, что после второго удара Фатима вылезет из своего штурмовика с малайским ножом в зубах...

Оцепенение наше длилось недолго, и было мгновенно снято запахом горящего бензина. Мы, как один, повернули головы к “Лендроверу” и, увидев робкие еще языки пламени, бросились прочь... Вслед нам ударила горячая взрывная волна, сбила с ног и бросила в песок...

Первым выразился Шахрияр. Расстроено качая головой взад-вперед и криво улыбаясь, он сказал по-русски: “Приехали! Сливай вада”.

Я знал, что в Иране многие автомобильные термины (“бензин”, “мотор”, “тормоз” и другие) заимствованы из русского языка со времен советской оккупации во вторую мировую войну и даже раньше. И тут я услышал еще эти, хорошо известные на российских дорогах слова, которые сейчас означали только одно – мы втроем остались в пустыне без колес, воды и еды. И что до ближайшего населенного пункта (и КПП) около 100 километров.

Надежда, что мы встретим какую-нибудь машину здесь, на краю пустыни, вдалеке от основных дорог, была мизерной. По крайней мере, последние три-четыре часа езды до этой нашей злополучной стоянки мы не видели ни единой. Значит, нам остается только одно – пройти эти километры, вернее сделать так, чтобы Лейла смогла их пройти...

Пока она что-то оживленно обсуждала с братом, я провел переучет продуктов и воды, сохранившихся на месте нашего прерванного ужина. Получилось, что у нас на настоящий момент имеется три листа лаваша, полбанки пахнущего бензином тунца в масле, полпачки галет, две бутылки “Парси-Колы” и литр питьевой воды в оплавившемся пластиковом бидоне. Этого вполне хватило бы на четыре дня.

Но вынесет ли Лейла, хрупкая тростиночка Лейла, стокилометровый переход по безжалостной пустыне? Мое воображение рисовало ее безжизненное тело, безвольно распростертое на песке, ее изможденное серое лицо, ее потухшие, желающие смерти глаза...

Нет, нет! Только не это. Я этого не вынесу! Что угодно, но только не это! Я согласен на все – на сдачу властям, черту, дьяволу, готов не пить, не есть, нести ее на руках, готов остановить любую машину, если таковая по воле Всевышнего покажется на этой забытой дороге. Даже машину Фатимы.

Если, конечно, она берет пленных...

Поговорив с глазу на глаз минут пять, Лейла с Шахрияром подошли ко мне и, стараясь не смотреть мне в глаза, сказали, что, по их мнению, надо идти к ближайшему поселку, а там уже действовать по обстоятельствам.

Я улыбнулся, хлопнул по плечу Шахрияра, потом нежно обнял Лейлу. Эта лирическая пауза, закончившаяся долгим поцелуем, придала мне уверенности в благополучном исходе нашего, как говориться, совершенно безнадежного предприятия. Затем мы все вместе подошли к дымящейся еще машине, покидали в рюкзак сохранившиеся продукты и затопали по пыльной дороге. Скоро стало совсем темно, и опасность сбиться с пути сделалась очевидной. Мы отошли метров на пятьдесят в сторону от дороги и легли спать на быстро холодеющую землю.

Я проснулся раньше всех и прикинул, сколько вчера мы прошли километров. Час ходьбы – это километров пять... Значит, осталось идти еще, по меньшей мере, девяносто пять.

С невеселыми этими мыслями я поднялся на ноги и внезапно за спиной услышал шум машины, несущейся на полном ходу. Я обернулся и увидел мчавшийся к нам красный “Форд” Фатимы...

Растолкав резкими толчками спящих, я бросился к быстро приближающейся машине. “Дочь свою задавит, гадина!” – мелькнуло в голове. Она бы так и сделала: Лейла с Шахрияром, приподнявшись на локтях, смотрели на меня не понимающими глазами. Но не они были нужны в этот момент Фатиме – меня, раздавленного и истекающего кровью, видела она на песке.