Смерть за кулисами (в сокращении)

— Окажись я на месте Дениз, — крикнула Ингеборг через всю сцену по прошествии двадцати минут, — я ни за что не оставила бы здесь банку с пудрой, в которую подсыпана каустическая сода! С другой стороны, — продолжала рассуждать она, — Дениз вообще могла не знать о том, что в пудру что-то подсыпано.

— Не кажется ли вам, что любой в этом случае предпочел бы избавиться от банки? — отозвался Докинз.

— Тогда мы с вами зря тратим время, — и с невозмутимым видом, словно и вправду не помнила, она спросила: — Кому вообще пришло в голову искать вторую банку?

Обладая врожденной сопротивляемостью повальному увлечению компьютерами, Даймонд не имел привычки проверять электронную почту. Если подчиненные хотели о чем-то доложить ему, то делали это при личной встрече. Однако мысль о том, что где-то в почтовом ящике его ждет информация, не давала Даймонду покоя. И он направился в свой кабинет, к компьютеру.

Информации было негусто. Клэрион Калхаун перебралась из ожогового отделения в Клифтон, в частный отель под названием «Ливанский кедр». Бригада, осматривавшая место преступления, сообщала, что приступила к обследованию гримерной номер одиннадцать.

Пока поиски силами двух отдельных групп продолжались, Даймонд мог спокойно встретиться с давним школьным товарищем.

Погода порадовала Даймонда, он решил добраться до аббатства пешком и шагал неторопливо, лавируя между вереницами французских школьников, парами шествовавших осматривать римские термы. Низкорослого толстяка в соломенной шляпе Даймонд увидел у нижней ступеньки знаменитой «лестницы в небо», высеченной на фасаде аббатства. Время проявило снисходительность к Майку Глейзбруку: с виду он мог сойти за сорокапятилетнего. Даймонд пожал ему руку и предложил выпить чаю в кафе.

— С тех пор как мы виделись в прошлый раз, ты здорово набрал вес, — заметил Глейзбрук. — Работа в полиции располагает?

— А я как раз хотел спросить то же самое о работе в строительных компаниях.

Добродушно поддразнивая друг друга, они вскоре забыли о том, что не виделись сорок лет. Оба заказали чаю с булочками и топлеными сливками.

А теперь к делу, решил Даймонд.

— Насколько я помню, мы сдружились, когда играли принцев в той пьесе, как же ее…

— «Ричард III».

— Постой-ка, она ведь, кажется, называлась «Нечестивый Ричард» — во избежание путаницы с шекспировской трагедией?

— С шекспировской? — Глейзбрук рассмеялся. — Ну, ты сравнил! Но насчет названия ты прав. Пьесу, если не ошибаюсь, написал кто-то из актеров?

— Может, даже тот учитель, который дал нам с тобой роли.

— Мистер Уайт, а мы звали его Чудиком.

— Да, да. — Многообещающее начало. Памяти Майка можно доверять. — Только до сих пор не понимаю, почему он выбрал нас с тобой.

— Что, правда не понимаешь? — с намеком переспросил Глейзбрук и усмехнулся.

— Наверное, в нас было что-то царственное.

Глейзбрук рассмеялся:

— Как бы не так! Скорее уж мы выглядели как два оборванца. У меня долго хранился снимок, на котором мы оба в костюмах и явно недовольны тем, что на нас напялили короткие штаны и чулки. Мать изорвала его, когда прочитала о Чудике в «Ньюс оф зе уорлд».

Даймонд насторожился:

— Что прочитала?

— А ты не слышал? Ему дали пять лет за «домогательства к ученикам» — так это теперь называется. Это случилось, когда он работал в частной школе в Дербишире. Грязный извращенец.

По рукам Даймонда побежали мурашки.

— Впервые слышу.

— Его вывели на чистую воду лет через пять или шесть после того, как мы закончили школу. Родители устроили мне настоящий инквизиторский допрос — хотели знать, приставал он ко мне или нет. Ко мне он не лез, но я в любом случае ничего не сказал бы им. О таком хочется забыть раз и навсегда.

— Точно, — подтвердил Даймонд, голова которого уже работала.

— К тебе он, наверное, и не пытался подкатить. Иначе ты сразу сказал бы мне, верно?

— Само собой, — машинально ответил Даймонд, собирая обрывки воспоминаний.

— Как и следовало ожидать, все пять лет он не отсидел, — продолжал Глейзбрук. — Освободился условно и опять небось начал выискивать жертвы среди детей.

— С судимостью по такой статье его бы к школе даже не подпустили, — возразил Даймонд.

— Он преподавал рисование, так что работу наверняка нашел без труда. Одно время он иллюстрировал книги.

Минут десять они продолжали обмениваться воспоминаниями, но мыслями Даймонд был уже далеко. До конца разговора он так и не оправился от потрясения. Наконец счет был оплачен, собеседники обменялись рукопожатиями и разошлись.