Смерть за левым плечом

Слуги вновь устроили судное место, по совету Джирса постелив ковер не на голую землю, а на снятые с повозок короба. В итоге я возвышалась над толпой на половину человеческого роста. Зрителей собралось много. Я не стала торопиться, ожидая, пока подъедут местные феодалы.

Около трех часов пополудни Джирс ударил копьем в большой медный поднос:

– Жители нашего королевства! Ее Величество королева Эстель собрала вас всех, чтобы перед вами судить преступников, виновных в гибели ее людей!

По толпе пронесся шорох, многие знали о ночном нападении, да и обгорелая поляна за моей спиной молчаливо вопила об ужасах ночи. Я встала и громко объявила:

– Поскольку я королева и суд мой должен быть беспристрастным, я приглашаю любого желающего выступить обвинителем или защитником барона Старата. Если желающие не найдутся, защищать себя будет сам барон, а обвинять начальник моей охраны, лорд Джирс!

Я намерено уравняла Джирса и его противника в правах, не давая кому-либо усомниться в его праве свидетельствовать против барона.

Защитников не нашлось, и тогда я предложила обвинителю предъявить претензии обвиняемому.

Джирс встал, хмуро глянул на барона, сидящего в цепях, и заговорил:

– Я обвиняю барона Старата в попытке покушения на Ее Величество королеву Эстель. Я обвиняю его в гибели четверых людей из свиты ее величества и в причинении вреда здоровью еще двенадцати. Я обвиняю его в уничтожении шатров и одежд на сумму двести золотых монет. Гибели лошадей и порчи имущества на сто семь золотых монет!

Голос Джирса звучал ровно и оттого еще более устрашающе. Толпа колыхалась – такие суммы здесь были неслыханными.

– Мои расчеты может подтвердить ваш сосед, господин Гийом Джонс!

Из толпы вышел очень худой мужчина в слишком теплой для поздней весны одежде. Его плоская бархатная шапочка и полувоенный покрой камзола выдавали в нем королевского чиновника или сборщика налогов.

– Подтверждаю! – громким, удивительно звонким голосом сказал он, – я сам осмотрел остатки шатров, тела убитых и поговорил со свидетелями, которые видели, как вчера здесь ставился лагерь!

Зрители загудели. Они явно знали и уважали этого человека.

– Итак, барон Старат, вы принимаете эти обвинения? – официальным тоном спросила я.

Барон поморщился и процедил сквозь зубы:

– Простолюдинка! Думаешь, если затеяла этот цирк, тебе все сойдет с рук? Да ты не доедешь до столицы! Твои кости будут клевать вороны!

Я слушала все это молча, а когда барон замолчал, подвела итог:

– Барон признал обвинения. Выслушаем свидетелей.

Джирс одного за одним приглашал крестьян, которые видели наш приезд в долину. Воинов, сопровождавших барона на встречу со мной. Слуг, привезших мясо и хлеб, обильно политых сонным зельем. И снова воинов, напавших на наш лагерь. Они сразу признались, что им было приказано убить «девку, выдающую себя за королеву», а так же «ее подельников». Дам «добрый барон» позволил не убивать, а забрать в казармы, но шатры с королевским гербом велел сжечь дотла.

Люди слушали и в их рядах поднимался ропот. А когда по приказу Джирса в круг вынесли тела убитых, и я сказала над ними прощальное слово, у многих из глаз потекли слезы.

Подводя итоги, я встала и произнесла:

– Властью короля и своей собственной я принимаю решение! – толпа затихла, вслушиваясь в слова, – Воинам и слугам, принявшим участие в беззаконном деле, повелеваю доставить домой тела погибших и остаться там на год, искупая свою вину.

Связанные пленники встрепенулись и благодарно закричали.

– Ущерб, нанесенный моему имуществу, барон искупит своей казной, а буде там не хватит средств, своим поместьем. За преступление, совершенное против короны, герб барона будет перевернут, а сам он предан позорной казни. Его жена, дети и прочие родственники изгоняются с этих земель навсегда, но могут взять с собой личные вещи, ровно столько, сколько унесут на себе! – это решение вызвало в толпе настоящий страх.

Я знала, чего добиваюсь. Обычно в таких случаях наказывался лишь глава рода, и старший сын получал наследство, сохраняя родовое гнездо. Но изгнав родственников, я возложила и на них ответственность за безумные поступки отца и мужа. Они меня возненавидят, но десятки других семей воздержатся от бунта, опасаясь потерять последнее.

Однако мое решение едва не погубил вынырнувший из толпы старик с жесткими ехидными глазами:

– Что же за позорная казнь ожидает нашего барона, Ваше Величество? – Поклонился он, – палача у нас нет, а мечом рубить очень уж благородно получается.

Тут я замешкалась. Приказать Джирсу повесить барона – значит, опустить лорда до уровня палача, а палач – это изгой. Никто. Но тут моя рука привычно легла на пояс и решение было найдено:

– Барона казню лично я. Что может быть позорнее, чем мужчине-воину умереть от руки женщины? – усмехнулась я в жестокие глаза незнакомца. – Охрана! Свяжите барона!

Охранники за две минуты сняли цепи и превратили пленника в веревочную мумию, а я возвысила голос: