Смерть за наследство

— Брось, — перебила ее Ася Семеновна. — Слушай меня. Значит так, пункт первый: на Витю не обижайся, он мужик хороший. Меня, правда, недолюбливает, да Бог ему судья. Надо же понимать, всю жизнь в армии, привык, что все четко: мое дело приказать, твое — доложить об исполнении. Копать от забора до обеда, в военное время вода может кипеть и при девяноста градусах, культурно-развлекательный марш-бросок — не скажу, что все это про него, но близко. Знаешь, кадровым офицерам, им по уставу особые тараканы в голове положены, те, которые строем ходят. И в экстрасенсов он не верит от слова «совсем». Если кто-то про особые способности хотя бы заикается, значит, это жулик. Витя хороший человек, просто очень прямолинейный. Не надо на него обижаться.

— Я не обижаюсь. Мне его жалко.

— И жалеть его тоже не надо. Он не любит тех, кто его жалеет, не доверяет им.

— А как же к нему относиться?

— Спокойно и снисходительно. К мужикам вообще надо относиться снисходительно, так проще. Теперь пункт второй: Марина. Ну, там все ясно — хорошая девочка, умненькая, исполнительная, прекрасная дочь, жена и мать, но абсолютно не самостоятельная. Витя человек строгих правил, Тоня тоже девочку в руках крепко держала, вот и выросла такая… одно слово — квашня. Пункт третий: Андрей. Ну, тут не знаю. Витя его недолюбливает, да и Тоня не особенно жаловала, а у Марины любовь. Да такая, что она впервые в жизни решилась родителям перечить. Мне он тоже не понравился, но что-то конкретное сказать — этого нет. Ни в чем дурном замечен не был, образование хорошее, работа, зарплата — ну, тут, по совести, Витя постарался, пристроил зятька на должность. Но и Андрей, как я поняла, его не подвел, старательный паренек, ничего не скажешь. И все в дом, все в семью. Пятнадцать лет женаты, а он все Марине в глаза заглядывает да по ручке гладит. В общем, и хочешь о человеке гадость сказать, а нечего. Может, поэтому у меня к Андрею сердце и не лежит — всех нас Господь из праха сотворил, так что не верю я в людей без недостатков. И видишь, права оказалась — гниловатое нутро у Андрея. Полицию зачем-то на тебя натравил. По глупости? Или вину какую за собой знает? Ты что-то почувствовала?

— Как сказать? Не очень много. Странный он и, вы правы, не очень приятный. И насчет дочери: Марина все глаза выплакала, Виктор Петрович высох от горя, а этот Андрей… он тоже переживает, конечно, но как-то так, между делом. Понимаете, у Виктора Петровича и Марины, у них беда, и они ни о чем другом думать не могут. Андрей другой. У него это выглядит примерно так: много проблем, разных, а тут еще дочь пропала — как же это все неприятно и не вовремя! Я сначала даже подумала, что он девочке не родной отец, а отчим.

— Родной, родной, не сомневайся. Просто вот такой хреновый папаша.

— Ася Семеновна, а зачем мы все это обсуждаем? Ну, то есть вы, наверное, понятно, вы эту семью давно знаете и люди вам не чужие… а я тут при чем? Что я могу сделать? Да и вы, извините, тоже?

— Так это, моя дорогая, и есть пункт четвертый. Что мы с тобой можем в этой ситуации сделать?

Лиза не сразу нашлась, что ответить. Молча хлопала глазами и пыталась выловить среди мельтешащих в голове мыслей хотя бы одну, более или менее дельную. Действительно, а что они могут сделать? Точнее, что может сделать именно она, Лиза? Ася Семеновна пусть сама за себя отвечает, у нее и отношения другие, и мысли, и чувства — что она может придумать, только ей ведомо. Хотя, скорее всего, ничего. А она, Лиза? Да то же самое ничего, только размером еще меньше. И наконец, выплеснулось возмущенное:

— Я не ясновидящая!

— Я в курсе, — безмятежно откликнулась старшая подруга. — Но ты умна, наблюдательна, терпелива. И кое-какие экстрасенсорные способности у тебя все-таки есть. Так что наливай еще чайку и будем думать.

В общем, радоваться было нечему. Алейников и не рассчитывал на хорошие новости, но надеялся услышать хоть что-нибудь обнадеживающее. Розенбаум же на все вопросы только руками развел — слишком мало времени прошло. Он намекнул, что и видеться сейчас с Мариной не самая лучшая идея, что дочь по-прежнему никого не узнает и в контакт ни с кем не вступает, так что пользы от встречи никакой, а вред, не для Марины, а для самого Виктора Петровича весьма ощутимый. Пациенты клиники, как правило, мало на что реагируют, а для родных такие встречи довольно тяжелы. Разумеется, Виктор Петрович настоял и в первую же минуту понял, что врач был совершенно прав. Марина смотрела на него безразлично, никак не реагируя ни на слова, ни на попытку обнять. Уклониться не пыталась, но и ничего похожего на ответное движение тоже не было. Она немного оживилась, когда отец достал из пакета подушку — перехватила голубого зайца, с которым, похоже, не расставалась ни на секунду, в левую руку, а правой прижала к груди вязаное солнышко. И снова ушла в себя. Смотреть на это было тяжело, и Алейников ушел.

Некоторое время он снова бесцельно кружил по городу, потом повернул к отделению полиции, надеясь, что хоть в чем-то ему сегодня повезет и следователь Котов сейчас на месте.