Смерть за стеклом

Она долго мямлила, что на нее иногда находит, что она говорит то, что чувствует, и ее как бы надо принимать такой, какая она есть. А в итоге принялась извиняться.

— Я не хочу, чтобы люди решили, что я жестокая и все такое, особенно после того, как я услышала... ну, когда она ревела. Ведь зрители тоже могли услышать. То есть я считаю, что она психанула... но, с другой стороны, если все так и у нее правда не очень с головой, понимаете? а тут какая-то начинает строить из нее дурочку, будто она шизик, а она и в самом деле шизик... любая на месте Сэлли взовьется. Понимаете, вот я о чем. Если вы понимаете.

Все это было для Колриджа новостью. Джеральдина не давала в эфир ни спора в спальне, ни извинений Мун.

— А что, у Сэлли и впрямь «не того с головой»? — спросил он.

— Судя по всему, да, — ответила Триша, вынимая из магнитофона кассету. — Редактор Фогарти сообщил, что Сэлли достаточно много выложила девушкам. Но материал не пошел: Джери Тюремщица приберегла его на всякий случай на будущее. Он оставался в портфеле редакции на жестком диске, поэтому при первом просмотре он нам не попался. А теперь Боб его скачал. Вот он.

Полицейские прослушали запись состоявшегося в восьмой вечер разговора, когда Мун сочинила историю о своем прошлом, а Сэлли показала, насколько чувствительна к темам психических болезней. «А если в кои-то веки что-то происходит и какой-нибудь псих, которого вообще не следовало выпускать на свободу, скатывается с катушек и втыкает кому-то в голову нож, убийцами начинают считать всех, кто страдает легкой депрессией».

Триша отметила время на записи и перемотала пленку.

—... втыкает кому-нибудь в голову нож...

— ...втыкает кому-нибудь в голову нож...

Учитывая последующие события, выбор слов явно неудачный.

— Как вы считаете, совпадение? — поинтересовался Колридж.

— Скорее всего. Если убийца Сэлли, откуда ей было знать почти за четыре недели, каким именно способом она совершит преступление? Мы установили, что убийство явилось импровизацией.

— Ничего подобного мы не устанавливали, — возразил Колридж. — Мы это только предположили, поскольку не видим, как его можно было спланировать. Но если среди подозреваемых есть человек с предрасположением к ножам и помешанный на том, чтобы треснуть себе подобного по голове, преступление превращается из случайного в закономерное. — На мгновение в комнате воцарилось молчание, после чего инспектор добавил: — Учтите, что Сэлли физически очень сильная женщина.

— Значит, по вашему мнению, убийца Сэлли? — спросила Триша с оттенком раздражения. — Разве можно строить версию на одной-единственной фразе?

— Я ничего не строю, — возразил Колридж. — Я просто обмозговываю.

Обмозговываю? Это он что, придуривается? Люди полвека ничего не обмозговывают. Они думают, размышляют, на худой конец, мыслят.

— Сэлли употребила фразу, которая точно описывает убийство. Она сказала: «...втыкает кому-то в голову нож...». Мы обязаны принять это во внимание.

— А если все наоборот, сэр? — Триша подавила поднимавшееся из самого нутра чувство нелепой сестринской или даже сексуальной солидарности. Она искренне верила, что с такой же готовностью предъявит обвинение лесбиянке, как любому подозреваемому. Но, с другой стороны, почему всем так хочется, чтобы убийцей оказалась именно Сэлли? Все единодушно утверждают, что она очень, очень сильная.

Не вина Сэлли, что она такая мощная и мускулистая. Триша и сама не прочь бы стать посильнее, хотя и не такой бугристой.

— Продолжайте, Патриция.

— Что, если Мун специально захотела нам напомнить, о чем говорила Сэлли, и понесла в исповедальне ахинею, чтобы мы все мозговали так, как мозгуете вы?

Инспектор поднял бровь и посмотрел на свою подчиненную.

— Не исключено, — наконец заключил он. — И это тоже мы непременно должны об... то есть я хотел сказать, принять во внимание.

Все снова повернулись к экрану.

День восемнадцатый 8.15 вечера

Мун произнесла небольшую речь и, выйдя из исповедальни, объявила о своем намерении надраться.

— В хлам, — уточнила она, открывая пивную банку. — До поросячьего визга. Без этого никак не в кайф.

— Смешно. Надраться. В хлам. Вот как мы говорим о доброй вечеринке, — усмехнулся Джаз.

— Ты о чем? — спросила Мун.

— О том, как ты смешно выражаешься.

— Это в каком смысле?

Джаз не упускал возможности поднабрать очков своему авторитету будущего комика и решил, что это хороший повод.

— Видишь ли, английский язык — самый богатый в мире. А ты, описывая приятный процесс, говоришь так, словно собираешься извозиться в дерьме. В одной канаве с вонючим поросенком.

— И что из того?

— Дико весело, — решила поддержать Мун Дервла, открывая бутылку вина. — Я бы с тобой посмеялась, Джаз, но не успела надраться до нужной кондиции. — Она улыбнулась так, будто ей был известен какой-то секрет.

«Келли первая. Дервла вторая, — написала рука незнакомца по испарине на стекле. — Держись! Ты обалденная! XXX».