Смерть зовется Энгельхен

Нас было еще тридцать один человек, еще тридцать один. Один серб, один русский, два немца, один раненый и еще одна чертова девка — Иожина… Да, Иожина. Только теперь я отдал себе отчет в том, что она с нами. Собственная мать прокляла ее, но она с нами.

— Иожина, сколько на твоем счету?

— Две собаки и два фрица.

Нас было еще тридцать один человек, шли мы быстро, мы хотели поскорее перейти долину Бечвы и скрыться в непроходимых Бескидских лесах. Там немцы могли бы искать нас до страшного суда.

Стало как-то легче дышать. Мы, конечно, не отомстили за Плоштину, да это и невозможно, но ягдкоммандо — карательный отряд особого назначения — не будет больше маршировать в таком блестящем боевом порядке. Немцы будут теперь больше считаться с нами, проникнутся к нам бльшим уважением. И все, что имеется в распоряжении Скорцени, он бросит нам вдогонку. Пожалуйста, извольте следовать за нами в Бескидские леса, герр оберштурмбаннфюрер! Сегодня вы убедились в том, что и мы умеем кое-что. Как же мне назвал вас Василь? Как же ваше имя, господин оберштурмбаннфюрер? Похоже на слово «душечка» — Шельхен, что ли? Нет, не так. Ангелочек. Твое имя — Энгельхен, господин оберштурмбаннфюрер!

Но ты еще не догнал нас, Энгельхен!

Погода была хорошая, у нас имелась еще кое-какая еда; утренняя победа над карательным отрядом еще пьянила нас, она позволила нам на некоторое время отвлечься от мыслей о Плоштине. Но вечером снова начало накрапывать, а Петер не переставал гнать нас все дальше и дальше, без отдыха, без остановки. Мы чувствовали, что они идут за нами по пятам. Мы не видели их, не слышали ни одного подозрительного шороха, но чувствовали, что они идут за нами по пятам. Если человека преследуют, он во многом начинает походить на лесного зверя, у него появляется чутье, обостряется восприятие, он постоянно настороже. Мы знали, где находимся, и в этом была выгода нашего положения, мы знали, куда идем. У немцев есть средства передвижения — у нас только ноги. У немцев телефоны, рация, они за час могут покрыть расстояние, которое мы можем пройти только за день, но им неизвестна наша цель, и о цели этой им наши следы не расскажут. Мы опередили их, в этом наше преимущество, и мы можем неожиданно изменить направление и избежать расставленной нам западни.

Вечером мы спустились в долину Бечвы. Что делать! Долина узкая, но по ней течет холодная река, где-то неподалеку должен быть мост, но мост, по-видимому, охраняют… Дождик не прекращался, небо было хмурым, ночь темная, все мрачно, и наши мысли снова самые черные. Радостное волнение уже покинуло нас, мы чувствовали смерть, она была всюду, у нас за спиной, смерть шла нам навстречу, она могла внезапно появиться из-за любого дерева.

Недалеко мост — пойти туда? — но нет. Петер первым вошел в воду. Петер решителен и смел. Я не люблю его, но прав Гришка: если и был среди нас человек, подобный библейскому пророку, человек, способный провести нас по морю с сухими ногами, — это был Петер.

С сухими ногами… Все время идет долгий, мелкий, холодный дождь, и мы переходим вброд Бечву по пояс в воде, вот уже только головы наши видны над водой…

— Поднимите оружие, ребята, — глухо приказывает Петер, — оружие держать над водой, оно должно быть сухим!

— Ну как ты, Ондрей, — спрашиваю я раненого.

— Ничего, Володя… идем дальше…

Дышать было невозможно, сердце колотилось, нас мучил голод, шумело в голове, но Петер гнал и гнал нас все дальше.

— Дойдем до вершины — отдохнем.

Но вот мы уже на вершине, вот без отдыха мы спустились в долину, вот снова мы на гребне горы — мы взбирались уже на третий гребень. Холмы тянутся один за другим, только минуем одну гору, как перед нами следующая — еще выше. Дождь перестал, намокшее платье немного обсохло, вода не хлюпает в ботинках, но ведь дождь смыл бы наши следы. Там высоко в лесу олени, серны, всякие звери — интересно, как выучены немецкие собаки преследовать дичь? Может что-нибудь отвлечь их от цели?

Вот мы на гребне третьей горной цепи. Тут Петер разрешил остановиться. Мы повалились прямо на землю и сразу уснули.

— Часа на два, Володя, — сказал мне Петер, будто оправдываясь.

Я взглянул на него. Никаких следов утомления.

Я накрылся брезентом. Димитрий вызвался караулить, Он один не будет спать.

Мне казалось, что я проспал всего несколько секунд — меня уже разбудили.

— Вставай, Володя, пора собираться.

Было уже совсем светло… В желудке пусто. Все тело — одна сплошная рана.

И Петер гнал нас, гнал все дальше и совсем в другом направлении.

— Ну как, Ондрей?

— Не думай обо мне.

Вот человек!

Я оглядел товарищей, которые шагали рядом. Я комиссар, и мой долг, хоть мне нисколько не легче, чем другим, стараться внушить им бодрость.

Петер гнал и гнал.

— Мы должны до ночи держать дистанцию. А ночью даже эсэсовцы не пойдут за нами… Ночью нам ничего не стоит уйти от них.

Мы не слышали и не видели своих преследователей, но знали — Петер прав. Только так мы можем уйти от них. Но как долго мы сможем выдержать эту травлю без еды и без сна?