Кун Лао едва различал перед собой расплывчатые очертания гигантского бронзового тела, а красный блеск звериных глаз уже не видел совсем, потому что кровь и пот застилали его взор.
Тем не менее, он заметил, как Горо раскрыл пасть, полную блестящих, белых, плотоядных зубов.
Странная, бесконечная двойственность всего сущего — о ней подумал в последний свой миг Кун Лао, когда три могучие лапы скрутили его мертвой хваткой, а четвертая с тремя вытянутыми пальцами потянулась к его груди за главным призом. Теперь им был уже не год жизни, подаренный Шен Цуном, а большое, благородное сердце верховного жреца Ордена Света…
За шестьсот миль от этого места, в хижине, стоявшей неподалеку от уже почти достроенного моста, молодой человек крепкого телосложения наблюдал за тем, как его жена рожала их первенца.
Весь в крови, мальчик закричал, когда престарелая повитуха шлепнула его по попке, и изо рта его выпали остатки последа.
Старуха уложила младенца на мягкую ткань и запеленала, потом протянула дитя матери. Повитуха улыбнулась молодой женщине, затем бросила суровый взгляд в сторону отца новорожденного.
— Выпороть тебя мало за то, что ты ее в таком состоянии сюда с собой притащил, — сказала она.
Чан Лао улыбнулся.
— Это меня-то выпороть? Моя жена сама настояла на том, чтобы быть со мной на строительстве этого моста. Я ее просил остаться дома.
— Просил, — фыркнула старуха. — Что творится теперь с молодыми женщинами? — Она ткнула пальцем в сторону Чан Лао. — Ты должен был сказать ей, чтобы она осталась, а ей надо было делать, что
— В нашей семье другие порядки, — мягко сказала Май Лао. Она чмокнула дитя в мягкое ушко и провела рукой по черным волосикам на его головке. — Мы всегда относимся друг к другу с равным уважением. — Глаза ее встретились с глазами мужа. — Разве ты не говорил мне о том, что твой старший брат всегда вел себя с тобой как с равным, несмотря на разницу в возрасте?
— И в делах, и в играх, — отозвался Чан Лао, — не было человека справедливее Кун Лао.
Когда повитуха сделала все, что от нее требовалось, молодой папаша подошел к жене и обнял ее и их первенца.
Май улыбнулась.
— Я оказалась права, а ты ошибся, — сказала она. — У нас родился сын, Чан. Мой отец еще жив, может, в честь твоего назовем малыша Вин Лао?
Чан взглянул на новорожденного, который и ему был обязан своим появлением на свет. К восхищению, испытываемому им при виде сына на руках жены, вдруг добавилось странное, необъяснимое чувство, от которого у него мороз пошел по коже.
— Май, ты не против, если это имя мы прибережем для второго нашего сына?
— Второго? — улыбнулась Май. — Ты и впрямь рассуждаешь как инженер, заранее планирующий свой следующий проект.
— Не в этом дело, — ответил Чан. — Мне вдруг очень захотелось назвать мальчика в честь моего брата.
Лицо Май омрачилось.
— Но ты ведь его не видел пятнадцать лет. Он ушел из дома, чтобы найти… что он пошел искать?
— Бога, — сухо ответил Чан. — Так по крайней мере говорила мне моя бедная тетушка. До самой своей кончины она так и не смогла оправиться от удара, которым стал для нее уход брата из дома.
— Бога, — задумчиво повторила Май. — И ты хочешь назвать своего сына в честь безумца, который отправился на поиски бога?
Чан кивнул.
— Да. Не знаю почему, но я должен это сделать.
— Ну, если ты так хочешь, — ответила она, — я согласна. Мы назовем нашего сына Кун Лао.
Как только с губ ее сорвалось это имя, младенец тут же успокоился.
А где-то вдалеке прогрохотал мощный раскат грома.
История эта была самой нелепой и невероятной из всех, какие доводилось слышать Кэно. Видимо, именно потому, что вся эта галиматья не имела никакого смысла, к исходу долгого дня пешего пути — уже четвертого по счету — они заблудились в таком глухом и затерянном месте, где даже ничто казалось чем-то.
Наемник, грабитель и вымогатель, состоявший членом банды Черного Дракона, которая внушала обывателям дикий ужас, этот родившийся в Японии американец лишь качал головой, когда вместе с небольшой группой таких же, как он, отъявленных негодяев пробирался по девственным лесам, заросшим непроходимым кустарником, этого промозглого горного района Китая. Он был совершенно уверен в том, что ни одно двуногое существо не бродило по этим лесам со времен Конфуция… особенно тот козел, что нанял Кэно и всучил ему эту карту.