— Еще младенец, месяцев девять, я думаю. И как ты думаешь, что потом произошло? Фрау Кольберг вернулась и стала умолять мужа принять ее обратно. Она сказала, что не может жить без своего ребенка и покончит с собой, если он не позволит ей вернуться в дом. А он — можешь верить или нет — ее простил. Мама сказала, что это говорит о необыкновенной силе характера. Но фрау Лемен возразила, что это говорит о глупости. Она намекнула, что фрау Кольберг сбежала с молодым любовником, который вскоре ее бросил, когда узнал, что у нее нет своих денег.
Обычно Либермана забавляла болтовня Клары, но сейчас он испытывал раздражение. Эти ее сплетни были иногда такими бессмысленными и даже злорадными.
— Не стоит верить всему, что слышишь, Клара.
Их взгляды встретились, и девушка демонстративно надула губки в ответ на мягкое замечание жениха.
Либерман покачал головой и принялся рассматривать сфинксов. Они лежали, припав к похожим на шкатулки пьедесталам, по двое друг против друга. Все они были разные, у каждого свое особенное выражение лица. Один из собратьев Бельведерского общества выглядел особенно поразительно. Несмотря на свой величественный вид и косы, похожие на овечьи рога, казалось, что он сейчас заплачет. Легкий изгиб губ указывал на то, что они скоро задрожат, и эмоции вырвутся на свободу. Либерман подумал о том, что за грусть пробралась в холодное львиное сердце мифического животного.
Вскоре Кларе надоело дуться, и она снова весело защебетала:
— Моя тетя Труди брала меня на прогулку в среду, мы ездили в фаэтоне с резиновыми колесами. Знаешь, это просто ужасно. Мы поехали на Грабен, плотно поужинали, выпили чаю, потом поймали самый красивый фиакр из тех, что там были, и отправились в Пратер.
— Ты еще раз прокатилась на чертовом колесе?
— Да, мне оно никогда не надоедает.
— Многие люди, особенно молодые женщины, находят это страшным.
— А я нет. Я нахожу это… — Внезапно Клара замолчала.
— Что?
— Я нахожу это… — Она сосредоточенно нахмурилась. — Фантастическим.
— Фантастическим? В каком смысле?
— Это производит такое необычное впечатление. Знаешь, как будто летаешь во сне. Тебе когда-нибудь снилось, что ты летаешь, Макс?
— Я думаю, всем это иногда снится.
— А что это значит — когда летаешь во сне?
— Само по себе ничего особенного не значит. Это зависит от характера человека и обстоятельств. Но такие сны могут появляться из очень ранних воспоминаний. Профессор Фрейд говорит, что нет ни одного дяди, который не подбрасывал бы в воздух своего племянника или племянницу…
— Это очень интересно.
— Что именно?
— По-моему, со мной это проделывала тетя Труди. Она подхватывала меня и бегала по комнате, держа меня на вытянутых руках, а я визжала и смеялась.
— Ну вот, видишь. Возможно, катаясь на чертовом колесе, ты воскрешаешь в памяти счастливые воспоминания детства. Может быть, именно поэтому оно и не пугает тебя.
Клара немного помолчала, а потом произнесла с наивной мечтательностью:
— Она такая милая, тетя Труди, и добрая. Она подарила мне духи и две коробки конфет.
Не успела Клара продолжить, как Либерман перебил ее.
— Кстати, я вспомнил: у меня кое-что для тебя есть.
Клара отпустила его руку, ее щеки зарделись от волнения.
— Подарок?
— Да.
— Где он?
Она положила руку на грудь Либермана.
— Не здесь.
— Ну покажи!
— Подожди минутку.
Либерман с трудом вытащил из тесного жилетного кармана для часов кольцо и показал ей. Слегка потрясенная, Клара смотрела на него некоторое время.
— Дай руку, — мягко попросил Либерман.
Притихшая, Клара протянула ему тонкий белый палец.
Либерман надел ей кольцо и поцеловал в лоб.
Она вытянула руку и поводила ей из стороны в сторону. Она сделала это довольно неуклюже, но очень трогательно. Бриллианты вспыхивали и сверкали вокруг сапфира в форме сердца, заставляя Клару смеяться от невинного удовольствия.
— Идеально сидит, — с восхищением сказала она.
И это было так.
Клара обхватила Либермана руками за талию и прижалась лицом к его груди. Он обнял ее, и взгляд его устремился куда-то вдаль, туда, где над садами, задумчивыми меланхоличными сфинксами и городом возвышались голубые холмы.
73
Щетина на подбородке, красные глаза и галстук, торчащий из кармана брюк, — все это ясно говорило о том, что Генрих Хёльдерлин провел бессонную ночь в своей камере. От его прежней солидности не осталось и следа. Он уже не выглядел величественным и ухоженным, теперь он был помятым и нерешительным. И хотя Райнхард прекрасно понимал, что этот трогательный человек может оказаться хладнокровным и жестоким убийцей, его вид вызывал только жалость.
По просьбе Либермана Хёльдерлина вывели из камеры и проводили в комнату с диваном. Все это очень не нравилось фон Булову, но комиссар отклонил все его возражения. Сейчас Хёльдерлин лежал на спине, уставившись безумными запавшими глазами в потолок.
Либерман занял свое привычное место в изголовье дивана так, чтобы Хёльдерлин его не видел.