Смертельная кастрюля, или Возвращение Печенюшкина

Настала третья ночь с той поры, когда «Две короны» превратились для своих обитателей в роскошную, полную игрушек, но все-таки клетку. Сестренки мерно дышали во сне. Фантолетта умиленно смотрела на детские розовые лица, дракон же, не торопясь, рассказывал.

— Вы еще не появились на свет, драгоценнейшая Фантолетта. Я был молод, только это и извиняет меня. Я был молод, а она прекрасна. Юность мечтает о несбыточном. И все равно, разве может трехголовый урод, помесь кота с драконом, надеяться на любовь Принцессы Ветров?

От Северного ледяного ветра лоб ее был мраморным и белоснежным. Южный — заставил щеки алеть, пунцовые губы — изгибаться в лукавой пленительной улыбке. Восточный — чуть приподнял уголки глаз, тронул вечной загадкой высокие скулы. Западный ветер разметал ее волосы и вновь собрал в тяжелый узел, наполненный лунным блеском.

Она смеялась над поклонниками и любила только одно — время цветения яблонь. Весной принцесса целыми днями бродила одна по необъятному саду, привставала на цыпочки, лицом зарываясь в розовато-белые гроздья.

Я плелся следом, неосязаемый, невидимый и, подглядывая за чужим счастьем, сгорал от нежности и стыда. Ничего не стоило обернуться красавцем-рыцарем, подарить любимой вечноцветущее дерево и умчать ее на горячем коне в фамильный замок Дракошкиусов. Красавица и зверь. Сколько сказочников в мире не избежали этой темы.

Хотя, если признаваться до конца, серьезно я и не помышлял о таком. Влюбить в себя обманом? Сердце принцессы могло разорваться, если б она увидела настоящий облик несостоявшегося жениха.

Настало лето, яблони отцвели. Мое божество погрузилось в уныние. Не знаю, что могло произойти дальше, меня спешно вызвал отец. Живые льды шли на нас с севера.

— Ваш первый подвиг, — тихо проговорила Фантолетта, не отрывая взгляда от спящих девочек. — Один из самых знаменитых.

— Я хотел умереть, — просто ответил дракон. — Охотился за опасностью. Только потому, очевидно, и сберегла меня судьба. Из духа противоречия. А когда вернулся, то узнал вот что.

Рыцарь из-за дальних морей приплыл свататься к моей принцессе. На корабле его в диковинных кадках росли вечноцветущие яблони. Говорят, едва ступив на палубу, красавица больше не захотела возвращаться домой. Начинался шторм, и музыканты играли свадебный марш с ошибками, балансируя на мокрых, кренящихся досках.

К утру непогода утихла, и корабль отплыл. А несколько лет спустя я узнал, что судно погибло в море, в полный штиль, напоровшись на острые скалы во время отлива.

Дракошкиус сильно потер лапой рыжую говорившую голову, как бы сгоняя сон, а на самом деле, утирая слезы.

— За свою слишком долгую жизнь, — ни на земле, ни под землей я никогда не слышал о вечноцветущих яблонях. Кто был тот заморский рыцарь — вот тайна, которая мучает меня до сих пор.

К концу жизни юные годы вспоминаются все отчетливей и чаще. Все кончится, улетят картоморы, девочки наши вернутся домой, и тогда я позволю себе безобидную старческую прихоть. Превращусь в пожилого чудака-туриста и совершу кругосветное путешествие. Вместе с весной. С юга на север. Буду останавливаться в тихих гостиницах, в маленьких приветливых городках, больше похожих на парки. Останавливаться — в канун цветения яблонь. Утром и перед закатом стану бродить среди деревьев, днем спать, а ночью, открыв окно, вслушиваться в симфонию запахов и сладкой сердечной боли.

— Вот так вот, обожаемая Фантолетта, — грустно усмехнулся Дракошкиус. — За яблоневым цветом. Старость, как правило, сентиментальна.

Фея прикоснулась к пушистой лапе дракона.

— Это просто ночь, Мурлыка Баюнович, — прошептала она. — Ночные настроения. Да и вам ли говорить о старости.

Волшебники, увлеченные беседой, не подозревали, что в дальнем конце «Двух корон» происходят неприятные и неожиданные события.

В обеденном зале, отделенном от спальни девочек малой гостиной, спальнями волшебников, двумя коридорами и большой гостиной, в углу окна, с внешней стороны одинарной рамы, трудился над закаленным стеклом Очисток.

Скрытый от случайного наблюдения с улицы темнотой, а изнутри еще и плотной шелковой шторой, негодяй проделал в стекле углубление диаметром с донышко бокала. Теперь от комнаты его отделял лишь слой в несколько молекул — защита Печенюшкина. Неподвластный ни земным, ни волшебным орудиям, он, тем не менее, отлично пропускал звук. На это и рассчитывал колдун.

Сейчас он был в своем естественном обличье с некоторым — увы! — собачьим уклоном. Прилепившись к стеклу, Очисток провел пальцем по тончайшей оболочке. Послышался комариный писк, даже в этой полнейшей тишине почти неуловимый.

Однако сигнала ждали, и он был услышан. Расставаясь со своим агентом в пещере, Очисток назначил час, в который тот — каждые сутки — должен был проявлять самое обостренное внимание. В случае опасности для шпиона быть обнаруженным время контакта автоматически сдвигалось на два часа.

Штора колыхнулась, и с внутренней стороны кругляшка возник темный силуэт агента.