— Юля здесь работает? — спросил я.
— Медсестрой, — он кивнул. — Вас подвезти?
— Вам в какую сторону?
— Я собирался заехать к сестре…
— Тогда я с вами.
— Не знаю, стоит ли вам сейчас… — начал он.
— Я обещал Алику достать лекарство для дочки… Он не успел сказать, как оно называется, а я, наверное, сегодня уеду в Москву… Я хочу спросить у вашей сестры…
— Садитесь, — он открыл дверцу.
Мы приехали во двор, где между деревьев были натянуты веревки и на них вздувались паруса простыней. Было ветрено.
Дверь нам открыла женщина. Я ее узнал — она работает в комбинатовской гостинице. Алик, кажется, мне об этом рассказывал. Она как-то сразу уткнулась лицом в грудь капитана. Тот потрепал ее по спине и стал утешать:
— Ну, перестань. Все обойдется. Ну, перестань. Не повезло ему, конечно.
— Спасибо, что пришел, — она отстранилась и вопросительно посмотрела в мою сторону.
— Этот человек хотел поговорить с тобой, — капитан взял меня за локоть, — насчет какого-то рецепта.
— Я его знаю, — женщина пристально посмотрела в глаза, — он живет в восьмом номере. Это вы звонили рано утром? Вы ведь вместе куда-то поехали? Она была худая, вокруг карих глаз — сеть морщинок. Сейчас женщина выглядела еще более усталой и измочаленной, чем на работе.
— Да, — ответил я.
— Тогда почему вы целы?
— Мы расстались с вашим мужем до аварии.
— А… Проходите в комнату, я сейчас.
Сама она задержалась у зеркала в прихожей и открыла сумочку.
Пока мы ее ждали, я смотрел в окно. Я люблю смотреть в окна. Было еще очень рано, из подъездов выходили заспанные дети. Они понуро окружили машину капитана, сбились в стайку и замерли, словно досматривали прерванные сны. Женщина вошла в комнату, неумело и наскоро накрашенная, и усталость на ее лице не исчезла под слоем косметики.
— Ты не знаешь, — вдруг спросила она, — нам заплатят по бюллетеню? Или, может, какую ссуду? Денег совсем нет.
Капитан пожал плечами.
— Раньше ты, конечно, у директора мог попросить за нас, — неожиданно зло сказала женщина, — только нет теперь директора.
— Я? — капитан удивленно вскинул брови.
— Какая у меня могла быть дружба с директором?
— Но ты же заходил к нему в дом, даже в тот день, когда его убили, заходил.
— Перестань, — капитан чуть заметно нахмурился.
— Я три раза в неделю днем убирала там квартиру, — женщина обернулась ко мне, — а к восьми часам ехала на дежурство в гостиницу. И так уже несколько лет. Что поделаешь, если нет возможности работать в полную силу…
— Перестань, — капитан устало махнул рукой, — я встречался с директором совершенно по другому делу, и это чистое совпадение, что его убили в тот же день…
«Фиг тебе, убили, — подумал я, — он мне по телефону звонил…» Но ведь, если серьезно, как такое могло получиться? Я, правда, старался об этом не думать, потому что сейчас все равно ничего не придумаю. Мистика какая-то, если, конечно, вы верите в подобную чушь.
В это время от стайки ребят во дворе отделился один посмелее и стал недвусмысленно рассматривать полированную поверхность дверцы. Потом сунул руку в карман. Видимо, фантазию в нем не совсем убили, а сейчас у малыша был вид живописца, который готовится нанести первый мазок на чистом холсте. Муки творчества…
— Послушайте, — сказал я, оборачиваясь к капитану, — по-моему, дети рисуют на вашей машине нехорошее слово.
Он подскочил и пулей вылетел из комнаты. Женщина проводила его взглядом, и я увидел ее глаза. Глаза у нее были опустошенно-сумасшедшие.
— Вам странно, да? — спросила она. — Муж в больнице, а я все про деньги… Поверьте, мне и за лекарство платить сейчас нечем.
— Я достану, а потом сочтемся. Скажите, какое?
— Пойдемте, — она вдруг взяла меня за запястье, — пойдемте…
В комнате была еще одна дверь, оклеенная обоями. Она открыла ее и зажгла тусклую лампочку. Архитекторы задумывали эту комнатку как кладовку. Однако все получилось по-другому. Комнатка была почти пустая, только возле стены стояла кровать, и на ней сидела девочка. Воздух проникал в комнату через занавешенное рыжей марлей слуховое оконце. Женщина склонилась над ней, поцеловала, девочка застонала во сне. Мать выпрямилась и посмотрела на меня.
— Но почему она спит здесь? — недоуменно спросил я. -
Почему здесь, а не в комнате?
— Она боится света, шума боится… Она всего боится. Она меня не узнает, пугается, плачет… Она почти не разговаривает. Смотрите…
Женщина откинула одеяло, и я увидел худое тельце, словно покрытое рыбьей чешуей. Я отвел глаза в сторону.
— Неужели нет лекарств?