Когда оконный проем кончился, пришлось прямо распластаться по стене и продвигаться вперед по сантиметру. Одной рукой я продолжал держаться за выступ рамы, компенсируя неустойчивое равновесие. Наконец, я отполз на длину вытянутой руки. Теперь впереди должна быть водосточная труба, моя следующая опора.
Правой рукой я провожу по шершавой поверхности стены и понимаю, что чуть-чуть, но не дотягиваюсь.
Снизу все выглядело, ближе.
Я потянулся изо всех сил, на какое-то мгновение пальцы, державшиеся за раму, начали соскальзывать… Не знаю, каким чудом мне все-таки удалось ухватиться за костыль, на котором крепилась труба, и сохранить равновесие.
Держась обеими руками, я был словно распят на стене на высоте шестого этажа.
Сжимая костыль, я расслабил левую руку, она бессильно повисла вдоль тела. Стараясь не торопиться, шаг за шагом, я добрался до трубы. Тут можно перевести дыхание. Рана от напряжения разболелась, и левая рука, похоже, вышла из строя.
А ведь на следующем этапе она должна меня страховать.
Я перебрался через трубу и, обнимая ее, вытащил из брюк пояс. Один конец ремня я обмотал вокруг левого запястья, перекинул его через костыль, а другой зажал в кулаке.
Ноги стали предательски дрожать. Это искала выход накопившаяся усталость.
Еще несколько сантиметров, еще…
Вытянутая правая рука уже нащупала срез окна, толкнула приоткрытую створку… Я понял, что выиграл.
Еще через минуту я стоял, согнувшись, на подоконнике, а потом тихо влез в квартиру.
Я был готов защищаться. Я был готов постоять за себя, если вдруг кто набросится. Я вовсе не был уверен, что здесь меня примут радушно. Но я стоял возле окна, готовый к бою, а никто на меня не нападал. В квартире было темно и тихо.
И от этого затаившегося спокойствия я волновался еще больше. Нет ничего страшнее, чем ожидание опасности.
Я видел очертания мебели, стены, — на которых отражался лунный свет, кровать…
На кровати кто-то лежал.
Я беззвучно подкрался и склонился, пытаясь разглядеть… В это мгновение я почувствовал страх, словно тупой иглой ткнули под сердце. Я даже зажмурился и отпрянул.
На кровати лежала Рита.
Она лежала неподвижно.
Рядом, на стуле, был ночник. Я нащупал выключатель и зажег свет. Тусклая лампочка осветила разметавшиеся по подушке волосы, по-детски приоткрытый рот, длинные тени ресниц. Рита спала, натянув одеяло до подбородка и обняв во сне подушку. Я перевел дыхание и устало опустился на кровать, стал снимать с запястья ремень. Она не проснулась, только чуть заворочалась во сне.
— Рита… — тихо позвал я. Она открыла глаза. Зеленые глаза смотрели сначала отчужденно, потом испуганно.
— Ты? — произнесла она почти беззвучно, я понял только по движению губ. — Ты?
Я кивнул и улыбнулся:
— Можешь даже потрогать.
Потом протянул руку и осторожно поправил ей волосы. Она отстранилась и уткнулась лицом в подушку.
— Этот сон, — сказала она глухо, — какой страшный сон, господи… Этот барак, свеча, зеркало, удавленник… Я кричала и не могла проснуться…
Я поежился. Что-то знакомое было в ее сне.
— Где ты пропадал столько времени? — сказала она в подушку.
Ну и ну, оказывается, это я пропадал!
Она все лежала на животе и обнимала подушку, а мне теперь спешить некуда, и я ждал, пока она успокоится. Потом не выдержал и ущипнул ее под одеялом. Я просто хотел немного подбодрить ее. Она ударила меня по руке и села на кровати, держа одеяло под подбородком.
— Как ты сюда попал? — спросила.
Я показал на окно.
— Но ведь…
— Пустяки, метра три по карнизу. Если бы это было не так высоко, я справился бы намного быстрее… — я сделал паузу и подумал, что настала моя очередь спрашивать.
— А как ты сюда попала?
— Лисенок… Это Юля, — пояснила, — дала ключи. Мне надо было спрятаться, и она помогла.
— По-моему, эта девица не питала к тебе дружеских чувств.
— Она их и сейчас не питает. Только раньше я ей мешала, а теперь — уезжаю. Ей выгодно, чтобы я уехала без скандала — легче будет занять мое место. В нашем светском обществе.
— Но почему ты уезжаешь? И что случилось в твоей квартире? Кстати, я хотел бы зажечь верхний свет — не люблю сидеть в потемках.
— Тут не надо, — она откинула край одеяла и спустила босые ноги на пол. — Давай на кухне, я там занавесила окно покрывалом. И отвернись, пожалуйста, мне надо переодеться.
— Ну все, пойдем, — позвала она и пошла впереди меня.
Рита была в туфлях почти без каблуков и казалась совсем маленькой и беззащитной.
Зажгла плиту, поставила чайник. Потом достала из шкафа чашки и насыпала в них растворимого кофе. Она чувствовала себя тут вполне уютно.
— Ты здесь бывала раньше? — спросил я, но она не ответила, а ушла в комнату и вернулась с нераспечатанной пачкой «Лаки Страйк». Когда чайник закипел, разлила воду по чашкам и села напротив.
Я курил и разглядывал ее сквозь облачко дыма. Рита казалась школьницей, пусть немного распутной, но все же невинной. Я имею в виду своих сверстниц, какими их запомнил. В сущности, мы были последнее невинное поколение.