Смертельная лазурь

— Разумеется. Вы забыли, что ли? С тех пор как мой отец одиннадцать лет назад был объявлен банкротом, ему ничего не принадлежит. Это для того, чтобы кредиторы не ободрали его как липку, забрав все нажитое до последнего гульдена.

— Но ваш отец работает и получает за это деньги. Как же он умудряется обхитрить кредиторов?

— Тогда у нотариуса было составлено соглашение, в соответствии с которым отцу предоставили место в лавке художественных изделий, принадлежавшей моей матери и моему брату Титусу. Отец, таким образом, получает крышу над головой и пропитание за свои ценные советы и за работу.

— И все это законно? — не поверил я.

— Вполне.

— И после смерти матери и брата все дела ведете вы?

— Можно сказать и так. Я получила от матери в наследство свою часть лавки. Конечно, за все важные вопросы отвечает мой опекун, художник Кристиан Дузарт. Но полагающиеся от вас отцу деньги вы спокойно можете передавать мне, ведь мы с Ребеккой рассчитываем все расходы по дому и делаем покупки.

Девушка полушутливо протянула руку за деньгами, и я, шутливо-театрально закатив глаза, вложил ей в ладонь гульден. И тут мы оба рассмеялись — вновь ставший беззаботным художник Корнелис Зюйтхоф и успевшая расстаться с детством Корнелия ван Рейн.

Что за сюрпризы преподносит нам порой судьба! В этом мне предстояло убедиться вечером того же дня, когда я проводил Корнелию домой.

Еще не наступили сумерки, но у канала Розенграхт, где домики на узеньких улочках жались один к другому, было темно. Весь день меня не покидало чувство, что за мной кто-то тайком следит, причем казалось, будто за мной подглядывали даже во время наших с Корнелией скитаний по Лабиринту. Но там было столько народу — купцов, мушкетеров, моряков, радостно смеявшейся детворы, приличных и не совсем женщин, — что тому, в чьи намерения входило не упускать меня из виду, явно приходилось туго. В конце концов я отнес все мои предчувствия на счет расшатавшихся за последние дни нервов. Но теперь, шагая по узеньким переулкам, я ощущал незримую ледяную руку у себя на спине, словно предостерегавшую от неизвестной опасности. И тут я услышал за спиной шаги. Я несколько раз менял направление, однако шаги не исчезали, то затихая, то снова становясь громче. Все мои попытки украдкой разглядеть преследователя успехом не увенчались. Стоило лишь повернуть голову, как он мгновенно растворялся в тени домов. И вот, проходя мимо пекарни, где громоздились большие ящики, я принял решение. Проворно юркнув за ящики, я съежился в засаде. Если меня на самом деле кто-то преследует, он обязательно пройдет мимо. Я до сих пор пытался убедить себя, что шаги принадлежат какому-нибудь безобидному прохожему, как и я, возвращавшемуся из Лабиринта в город.

Снова до меня донесся звук шагов, и тут же кто-то возбужденно зашептал. Нет, случайностью это быть не могло. Вспотевшими от волнения ладонями я стал лихорадочно искать по карманам нож и не сразу понял, что подарил его своему будущему учителю мастеру Рембрандту. Я неистово проклинал свою щедрость и непредусмотрительность. Ту самую непредусмотрительность, если не сказать больше, что погнала меня в засаду выслеживать невидимого преследователя, о физической силе которого я мог лишь предполагать. Но сделанного не воротишь, и надумай я сейчас покинуть свое убежище, меня бы тут же обнаружили.

Я разглядел троих мужчин. Вид их мне явно не понравился. Здоровяки с патлатыми бородами, каких полным-полно околачивается в порту или в квартале Йордаансфиртель. И Боже упаси встретиться с ними где-нибудь в темном закоулке. К слабакам меня причислить трудно, не спорю, однако без оружия я при всем желании не смог бы устоять против этой троицы.

И когда один из них, широкоплечий, со шрамом через всю правую щеку, заговорил, у меня отпали последние иллюзии.

— Куда это он делся? Я же сам видел, как он прошел мимо этой пекарни.

— Свернуть здесь некуда, — заключил другой, с красным носом пьянчуги. — Могу поспорить на бочку бренди, что он где-нибудь здесь схоронился!

— Тогда ему от нас деться некуда, — отозвался третий, рассеянно проведя ладонью по голому, как колено, черепу.

— Если только в один из этих домов не забежал, — усомнился красноносый.

— Кто это, скажи на милость, пустит неведомо кого к себе в дом? — возразил лысый.

— А черт его ведает, может, к какой зазнобе завалился или к приятелю там, — пробормотал в ответ красноносый.

Бородач со шрамом, судя по повадкам, явно вожак, в молчании оглядывал улицу и дома. И как бы я ни съеживался, рассчитывать на то, что я так и отсижусь за ящиками, было вздором — рано или поздно он заметит меня. Так и произошло. Обезображенная физиономия растянулась в улыбке.

— Глядите-ка, вот где наш друг! Оказывается, сидит за ящичками!

Все трое, неспешно подойдя, обступили меня. Глаза у них светились радостным блеском, словно у охотников, сумевших выследить крупную дичь.