Смертельная любовь

Русская эмиграция напоминает клубок змей. Неизменная близость Ирины Одоевцевой и Георгия Иванова – им двоим опора. Они живут на ежемесячную пенсию, присылаемую ее отцом. Осенью 1932 года Густав Гейнике просит дочь навестить его, поскольку он умирает. Рига пышно цветет, доживая последние дни перед гибелью, как пишет Одоевцева. Ее схватчивое перо и здесь не изменяет ей. Дамские разговоры в ее изложении: «Ах, вчера у такого-то был чудесный обед: устрицы, специально выписанные из Остенде, седло дикой козы, спаржа, пломбир, шампанское и четыре посланника!..» А у кого-то другого – лишь два посланника.

После смерти отца Ирина Одоевцева становится богатой наследницей. Нельзя избежать печали сиротства, но ведь рядом – Георгий Иванов.

Они снимают квартиру в фешенебельном районе Парижа, возле Булонского леса, заводят роскошную обстановку и лакея, покупают золото – как вложение денег.

Отчего же эти строки?
Я люблю эти снежные горы
На краю мировой пустоты.
Я люблю эти синие взоры,
Где, как свет, отражаешься ты.
Но в бессмысленной этой отчизне
Я понять ничего не могу.
Только призраки молят о жизни;
Только розы цветут на снегу…

Еще – 1930-е. Впереди – 1940-е и 1950-е. Чем дальше, тем пронзительнее эта морока в стихах Георгия Иванова.

Россия счастье. Россия свет.
А, может быть, России вовсе нет.
И над Невой закат не догорал,
И Пушкин на снегу не умирал.
И нет ни Петербурга, ни Кремля
Одни снега, снега, поля, поля…
Снега, снега, снега… А ночь долга,
И не растают никогда снега.
Снега, снега, снега… А ночь темна
И никогда не кончится она.
Россия истина. Россия прах.
А, может быть, Россия – только страх.

Георгий Иванов пристально всматривается в черты русского, бежавшего из советской России, нового хомо-советикуса, пытаясь поймать очертания новой общности:

«Материализм – и обостренное чувство иррационального. Марксизм – и своеобразный романтизм. “Сильная Россия” – и “благословим судьбу за наши страдания”. Отрицание христианства – “спасение в христианстве”… Достоевский, Достоевский, Достоевский…»

* * *

Вторая мировая война приходит во Францию.

Оставаться в Париже опасно, они перебираются в Биарриц, живут у моря, их можно отнести к местным сливкам, они попадают в газетные светские новости, она играет в бридж, устраивает приемы, он – пьет.

В его письме, за четыре года до смерти: «я бывший пьяница, от последствий чего упорно, но не особенно успешно лечусь (еда дорога, дешево только вино, но…)».

Большие беды начнутся с небольшого недоразумения. Один из приятелей опишет Георгию Адамовичу великосветский образ жизни знакомой ему пары. Георгий Адамович – на войне, письма идут долго, когда он получит письмо, немцы оккупируют Францию, и он решит, что все увеселения Ирина Одоевцева вместе с мужем устраивают для немецкого генералитета. Слух облетит российскую диаспору. От них отвернутся. Особенно обидно, что отвернется Керенский, бывавший у них с женой и всякий раз при расставании целовавший и крестивший их.

Купленное золото украдено. Немцы реквизируют дом в Огретте под Биаррицем. В парижский дом попадет бомба и разрушит его. Достаток стремительно оскудевает.

«Это была еще “позолоченная бедность”, – признается Ирина Одоевцева, – и мы себе плохо представляли, что с нами случилось, надеясь на то, что скоро все пойдет по-прежнему и даже лучше прежнего».

Некоторые основания для надежд имелись. Немцы изгнаны из Парижа, война окончена, люди празднуют победу, завтра будет лучше, чем вчера. Георгий Иванов объявлен первым поэтом эмиграции. А поскольку в СССР и поэзии нет, он просто первый русский поэт. Он по-прежнему легко пишет, он дышит стихами, хотя часто рвет написанное – чтобы не быть утомительным в самоповторах. Полоса известности наступает и для Одоевцевой. Она работает на износ, сочиняя пьесы, сценарии и романы по-французски. Следуют повышенные авансы и гонорары.

Они снимают номер в отеле «Англетер» в Латинском квартале. Один из сценариев Одоевцевой принят Голливудом. Планы – самые радужные. Но голливудский контракт так и не будет подписан.

Георгию Иванову сообщают, что Америка собирается представить его на Нобелевскую премию – «если будет благоприятствовать политическая коньюнктура». Коньюнктура не благоприятствует. Нобелевку получает французский писатель Мартен дю Гар.