Смертельная очередь

Говоря по правде, последние слова команды дались мне со значительным усилием и были произнесены на выдохе, торопливо, совсем не так, как предыдущие слова. Мне не по душе расстрел тех, кто складывает оружие и поднимает руки, даже сидя или лежа по причине ранения. По большому счету место им в следственном изоляторе, а вовсе не на кладбище. Туда они в любом случае попадут, но позже, и будут лежать в точно такой же могиле без памятника и надгробной плиты, как положено другим бандитам из того же следственного изолятора. Только будет торчать металлическая табличка из могильного холмика, и будет эта табличка сообщать не даты рождения и смерти, не фамилию, имя и отчество человека (если бандита можно назвать человеком), а номера протоколов следственного комитета, согласно которым тело будет захоронено. Причем хорошо еще, если как опознанное.

Телефон в моем кармане тихо завибрировал. Я достал его и присел, спрятавшись за большим валуном и памятуя, как сам совсем недавно стрелял в бандита на свет от экрана смартфона. За камнем меня увидеть было сложно. Я коротко глянул на определитель номера. Звонил, как я и предполагал, капитан Лукьянов. Я засунул трубку под шлем, ближе к наушнику, и взял свой автомат обеими руками. Легкое касательное ранение ладони мешало мне держать оружие прочным хватом за цевье, и я для пробы дал короткую очередь в стену хребта. Как же я не вспомнил о ранении, когда стрелял в человека с телефоном около уха? Видимо, в горячке боя было не до того…

– Товарищ майор, связи через КРУС «Стрелец» нет. Хорошо, я про телефон вспомнил…

Значит, Лукьянов уже знает даже о том, что наш КРУС носит имя «Стрелец»!

– Тебе, капитан, все еще нужен майор Смурнов? – спросил я серьезным тоном.

Лукьянов явно смутился:

– Нет, я уже позвонил ему. Поинтересовался состоянием майора Селезнева. Смурнов обещал выяснить и мне сообщить. Едва-едва меня вспомнил, пришлось ему свой номер телефона продиктовать!.. А сейчас я звоню с докладом.

– А Громорохов где? – спросил я обеспокоенно – не хватало роте еще и командира второго взвода в потери записать!

– Здесь, рядом стоит, за щеку держится. Ему шальной пулей ее обожгло. А вообще с ним все в порядке. – Лукьянов правильно понял мою обеспокоенность судьбой лейтенанта Громорохова и поспешил меня успокоить. – Только говорить ему сложно – края ранения расходятся. Лучше ему пока помолчать. Поэтому докладываю я. Мы сбросили бандитов с перевала и за их спинами подошли к банде на дистанцию кинжального расстрела. Термобарической гранатой нас жарить не надо.

– Спасибо, что предупредили, товарищ капитан, – донесся через наушники голос ефрейтора Вакулина. – А то я уже новую гранату зарядил. Мне в тепловизор трудно разобрать, где свои, а где чужие. Я за вашей группой давно наблюдаю. Смутило меня только то, что вы стреляете вроде бы в бандитов. Но вы могли бы, будь вы членами банды, с таким же успехом стрелять и над их головами. Наша позиция выше бандитской.

– Отставить гранатомет! – скомандовал я.

– Уже разрядил и отставил в сторону, – сообщил ефрейтор.

Мне ефрейтора видно не было, поскольку свой окоп я уже покинул.

Я потянулся было, чтобы отключить внутриротную связь, но вовремя подумал, что не только гранатометчику, но и другим солдатам следует знать о местонахождении группы лейтенанта Громорохова и пограничников Лукьянова. КРУС крепится к «разгрузке» с левой стороны, и обычно я для нажатия на кнопки-лампочки пользовался большим пальцем левой руки. Сейчас я попытался сделать то же самое, но почувствовал боль и увидел, как на повязке выступила пропитавшая ее кровь. Пока капитан Лукьянов докладывал, я воспользовался тем, что держать в руке телефон необходимости не было – шлем прижимал его к щеке плотно. Я достал еще один индивидуальный пакет с перевязочным материалом, вытащил бинт, оказавшийся для моей ладони излишне широким, и, пригнув его на одну треть, начал делать сам себе повязку прямо поверх первой, при этом бинт стремился наложить так, чтобы его двойная полоса ложилась на ранение и на место стечения крови. Двойная повязка казалась излишне толстой, но на руку теперь можно было класть цевье автомата, не ощущая прежней боли, и лучше управлять «стволом» при прицеливании.

– Спасибо, капитан, сейчас соединимся, – сказал я, вытащил телефон из-под шлема и хотел было снова убрать его в дальний карман, но он снова зазвонил.

Я посмотрел на определитель. Звонил майор Смурнов. Только почему по телефону, почему не вызвал на прямую индивидуальную связь? Я не так давно слышал про манеру дежурных по штабу подслушивать разговоры командования и подумал, что начальник штаба не желает, чтобы его слышали посторонние.

На сей раз я выключил внутриротную связь, причем сделал это непривычной к такого рода деятельности правой рукой, для чего переложил автомат в левую, простреленную. Кисть оружие выдержала, но я поймал себя на том, что лицо мое скривилось в гримасу. Радовало только то, что никто из бойцов эту гримасу в темноте не увидел.

– Слушаю вас, товарищ майор, – откликнулся я достаточно холодным и сдержанным тоном.