Смертельная скачка

— Я покажу вам тропинку. Это лучше, чем идти вокруг озера. — Она чуть улыбнулась. — Я не хожу в Финсе пешком, я езжу на лодке.

— А второй? — спросил я. — Вы не заметили, что у него странные желтые глаза?

— Нет. — Она решительно покачала головой. — Он самый обыкновенный. Очень вежливый. Вроде вас. — Она улыбнулась и показала в окно. — Тропинка начинается прямо за той большой скалой. Ее не занесло снегом, потому что ветер дует с озера, а возле скалы заворачивает. Вы легко ее заметите.

Поблагодарив старую няню Сэндвика, я вышел и вскоре почувствовал справедливость ее слов насчет ботинок. Мне без труда удалось найти тропинку, потому что это была утоптанная дорога в снегу, своего рода главное шоссе со следами лыж по обочинам. Я скользил, то и дело скатываясь вниз, воюя с пронизывающим ветром, потом догадался подниматься по снегу на склоне, потому что гора спускалась вниз в форме латинского U, и тропинка шла посередине. Но коттедж оказался не так далеко, как я боялся. Гораздо раньше, чем я ожидал, он начал постепенно вырастать передо мной, и вот уже до него осталось всего несколько ярдов. Крепкий маленький бревенчатый дом, построенный в традиционном норвежском стиле, он походил на коробку с высокой крышкой, поставленную на маленький постамент.

Было уже поздно прятаться, чтобы незаметно подойти, я стоял в полный рост, прекрасно видимый из маленького окна. Ничего не оставалось, как заглянуть в него. Внутри в коттедже было темно, и сначала мне показалось, что там никого нет. Но потом я увидел его: человек сидел на полу в углу, свесив голову между колен, и раскачивался из стороны в сторону, будто от боли.

В доме была только одна маленькая комната и одна дверь. Я потянул за щеколду, и дверь открылась.

Это движение привело фигуру в углу в немедленное действие, будто включили ток. Полуувидев, полупочувствовав, я резко отпрянул в сторону, меня так обдало жаром, что потеплели даже замерзшие ноги. Выстрел из дробовика проревел в дверном проеме. Я прижался к массивным бревнам наружной стены и надеялся только на бога. Хорошо, если бревна задержат дробь.

Из дома что-то истерически прокричали.

Но голос не Арне. Молодой. Срывающийся.

— Миккель, — сказал я, — у меня нет намерения вредить вам. Я Дэйвид Кливленд.

Молчание.

— Миккель...

— Если вы войдете, я застрелю вас. — Высокий от природы, как у отца, голос от напряжения стал еще на октаву выше.

— Я хочу только поговорить с вами.

— Нет! Нет! Нет!

— Миккель, вы же не можете остаться здесь навсегда.

— Если вы войдете, я выстрелю.

— Ладно. Буду говорить с вами отсюда. — Я дрожал от холода и мысленно проклинал его.

— Убирайтесь, откуда пришли. Убирайтесь. Не буду разговаривать с вами.

Я не ответил. Прошло пять минут в полной тишине. Слышалось только завывание ветра. Затем донесся его голос, дрожащий и напуганный:

— Вы еще там?

— Да.

— Убирайтесь.

— Когда-нибудь нам надо поговорить. Почему бы не сейчас?

— Не буду говорить.

— Где Арне Кристиансен?

В ответ послышался отчаянный высокий вопль, от которого у меня мурашки пробежали по спине. И потом просто рыдания.

Я опустился на корточки и рискнул быстро заглянуть в дверь. Рука с дробовиком лежала на полу, а другой он размазывал по лицу слезы. Миккель поднял глаза, заметил меня и тут же начал целиться. Я быстро вскочил и прижался, как и прежде, к стене.

— Почему вы не отвечаете? — спросил я. Молчание длилось несколько минут.

— Можете войти.

Я еще раз быстро заглянул в комнату. Он сидел, вытянув на полу ноги, в руках ружье, наведенное на дверь.

— Входите, — сказал он. — Я не буду стрелять.

— Положите ружье на пол и отодвиньте в сторону.

— Нет.

Прошло еще несколько минут.

— Я буду говорить при одном условии, — не вытерпел он. — Вы войдете, но я буду держать ружье.

— Хорошо. — Я сглотнул и перешагнул порог. Посмотрел на сдвоенные дула. Миккель сидел, опершись на стену, и в руках крепко держал дробовик. Открытая коробка с патронами лежала рядом, два или три валялись на полу.

— Закройте дверь, — приказал он. — Сядьте на пол. У противоположной стены.

Я сделал, как он сказал.

Он был по-мальчишески худой, хотя и высокий. Русые волосы, темные напуганные глаза. Щеки еще не потеряли детской округлости, но линия челюсти взрослого человека. Полумальчик, полумужчина, со слезами, размазанными по лицу, и с пальцами на курке дробовика.

Все, что можно унести, лежало связанным в аккуратные узлы недалеко от двери. Остались только тяжелый стол и два массивных стула. Ни занавесок на единственном маленьком окне, ни половиков на голом деревянном полу. Две раскладушки, сложенные и связанные, стояли прислоненные к стене рядом с лыжами.

Никакой еды и ни поленца в холодной печи.

— Скоро стемнеет, — сказал я. — Через час.

— Мне все равно. — Горящие глаза смотрели на меня. Лицо у него сводило от нервного напряжения.

— Надо спуститься в дом Берит, пока еще можно разглядеть тропинку.

— Нет.

— Мы тут замерзнем.

— Мне все равно.