Смертельно опасны

На следующую ночь они прогулялись к тому, что осталось от Миссисипи, идя вверх по реке и постояв на причале, где еще три года назад паром к Кэнэл-стрит загружал и разгружал тысячи автомобилей и людей. Здесь у реки был более живой характер из-за изгиба и того, как отложился ил у берега. Вокруг холмиков речной грязи вились течения, но Дэнни воспринимал это как пожилую женщину, которая пытается показать, что она еще молода и привлекательна. Посмотри на меня, казалось, говорила река, я еще могу, я все еще заводная девчонка. Через несколько лет ила накопится больше – и река опустится еще ниже, оскорбленная тем, что ее никто не ценит.

– Когда я был маленьким, мама водила меня гулять на дамбу, почти каждое воскресенье, – сказал Дэнни Делии. – Мы садились и смотрели, как вверх и вниз по реке шли корабли и баржи, и придумывали истории о том, что они везут и куда направляются.

– Мило, – сказала она, наклонив голову, чтобы посмотреть на него.

– Да. Это было здорово. Она брала с собой сэндвичи и чипсы, и мы устраивали пикник.

Она прислонилась к нему.

– Твои родители до сих пор живут здесь?

– Папа ушел от нас, когда мне было лет шесть, – сказал он. – Мама умерла десятью годами позже. Рак.

Он пожал плечами, показывая, что все это его уже давно не ранит. Он хотел сказать ей, что рассыпал прах матери над рекой, или над дамбой, или где-то еще, где это имело бы символический характер, но правда заключалась в том, что он даже не забрал урну с прахом из похоронной фирмы. Его не заботило, что случилось с прахом, – не потому что он не любил маму, просто подумал, что это еще одна из тех тупо-сентиментальных вещей, которые кажутся людям столь важными.

Он посмотрел на остов корабля, почти полностью искромсанного сварщиками. Вот на что это похоже. Никого не заботит, куда пойдет металл. Корабль-то никто не собирается восстанавливать.

– А ты помнишь, где ты был, когда это случилось? – спросила она, и в первый момент он подумал, что она говорит о смерти его матери.

– Ты имеешь в виду Поворот? – спросил он, чтобы быть уверенным, о чем идет речь. Она кивнула. – Конечно, – сказал он, лихорадочно думая.

Штука была в том, что он не помнил. Работал, наверное. Или сидел дома. Прошло не меньше недели, пока до горожан начало доходить, что ничто уже не будет прежним, но и тогда, насколько он помнил, это его не расстроило и не напрягло. Непостоянная сука-река удрала, возвращаться она не собирается, и нечего тут голову ломать.

– На вызове по поводу бытового насилия, – решил сказать он. – Я как раз надевал наручники на мерзавца, который бил жену, когда мой партнер сказал мне, что водослив разрушен и река меняет курс.

Она посмотрела на него, словно ожидая, что он добавит что-нибудь еще. Он подумал, что, может, стоило придумать еще какую-нибудь хрень, расцветить ее парой деталей, рассказать ей, что мужчина работал на корабле, вернулся домой и обнаружил жену, которая трахалась с любовником. Или рассказать ей, что он давал пощечины жене в присутствии их шестилетнего сынишки, а выйдя из тюрьмы под залог, прыгнул на другой корабль – и больше не возвращался.

Нет, решил Дэнни. Лучше оставить так, как сказал. Он твердо выучил одну вещь благодаря тем, кого арестовывал: большинство из них погорели на том, что лепили слишком неправдоподобные истории. Надо врать короче и проще. Меньше шансов споткнуться.

– Ну а ты где была? – спросил он.

Делия заморгала, поджала губы.

– В приемном покое «скорой» со своей соседкой. Она… упала и сломала запястье. И я в комнате ожидания играла с ее дочкой, когда об этом сообщили по ТВ.

Она снова повернулась к воде, потирая руки, замерзшие на ветру.

– Интересно, какое имя они ей придумают?

Он обнял ее, прижал к себе и улыбнулся, когда она обхватила его рукой.

– Было бы неправильно не назвать ее Миссисипи.

Она мотнула головой:

– Но Миссисипи ушла. Бросив нас. Теперь она часть Атчафалайи.

– Ты считаешь, городу нужно просто забыть обо всем и жить дальше? – спросил он со снисходительной улыбкой.

Она тоже улыбнулась:

– Городу реку не вернуть. Новому Орлеану пора перестать быть впавшим в депрессию брошенным бойфрендом. Ему нужно принять душ и снова ходить на свидания. Он может стать лучше, чем был.

Он хохотнул и прижал ее к себе крепче, но думал он сейчас о людях типа Питера и их планах относительно города. Никто не будет делать его чище. И он не станет лучше, во всяком случае, для тех, кто не стоит у руля. Единственное, что еще осталось у города, – это туризм, а заправилы не собираются делать его «ориентированным на семью» со всей прочей хренью.

Городской совет рано или поздно поддастся давлению. Новый Орлеан продаст себя, наполнится десятками казино, барами и проститутками. При этой мысли он опечалился, и это его удивило. Как раз такой город подошел бы ему и его темпераменту.

– Новый Орлеан станет шлюхой, – сказал он скорее себе, чем ей.