Смертельно опасны

Почти столетний бронзовый исполин, величиной с обоих молодых бойцов, вместе взятых, был изранен и разъярен. Без всадника он не отличал своих от чужих и жег всех, кто метал в него копья. Одного рыцаря, пытавшегося ускакать прочь, он выхватил из седла когтями. Лорды Пайпер и Деддингс, некстати поднявшиеся на взлобок, сгорели вместе с оруженосцами, слугами и присяжными рыцарями.

Миг спустя на Вермитора кинулся Морское Чудо, единственный из четырех драконов, которым управлял человек.

Сир Аддам вознамерился доказать свою верность, истребив Двух Предателей с драконами вместе. Один из этих драконов сейчас был как раз под ним и поливал огнем людей королевы; отважный рыцарь не мог не вступиться за них, хотя и понимал, что его Морское Чудо слишком молод для поединка с таким великаном, как Вермитор.

Это был уже не танец, а смертный бой. Чудо упал сверху на Вермитора, летевшего на высоте не более двадцати футов, и оба рухнули наземь. Люди в ужасе разбегались от дерущихся в грязи змеев. Они сцепились так, что вырваться не мог ни один. Бенжикот Блэквуд, сидевший на коне ярдах в пятидесяти от них, говорил после, что старый очень скоро порвал бы молодого на части, не вмешайся в схватку Тессарион.

Кому ведомо сердце дракона? Быть может, он хотел помочь кому-то из двух противников – но кому? Говорят, что связь между драконом и его хозяином так прочна, что любовь и ненависть всадника передаются дракону, но кто в этом случае был врагом, а кто другом, и способен ли бесхозный дракон отличать друзей от врагов?

Никто не ответит нам на эти вопросы. Известно лишь, что Морское Чудо пал первым: Вермитор сомкнул зубы у него на шее и оторвал ему голову. Так и держа в зубах свой трофей, бронзовый дракон попытался взлететь, но изорванные крылья не удержали его; он снова хлопнулся в грязь и умер. Тессарион трижды пытался взлететь и трижды падал. Он сильно мучился, и лорд Блэквуд, видя это, кликнул опытнейшего своего лучника Билли Крепыша. Тот занял позицию в ста ярдах, куда не доставал драконий огонь, и всадил три стрелы в глаз умирающему.

Сражение длилось весь день и затихло к вечеру. Речные лорды, потеряв меньше ста человек, убили больше тысячи врагов из Простора и Староместа, однако полной их победой Вторую Тамблетонскую битву считать нельзя, ибо город они не взяли. Тамблетонские стены не пострадали в огне; люди короля отошли за них и закрыли ворота, которые речное войско за неимением осадных машин и драконов взломать не могло. Тем не менее люди королевы учинили во вражеском лагере великий разгром, пожгли палатки, захватили чуть ли не весь обоз, увели три четверти лошадей, убили принца и способствовали гибели двух драконов.

Наутро после битвы в Тамблетоне увидели, что врага под стенами больше нет. Среди множества мертвых тел распростерлись и три дракона. В живых остался один Среброкрылый; всю битву он кружил высоко над полем и лишь в сумерках опустился рядом с убитыми родичами. Песня повествует о том, как он приподымал носом крылья мертвого Вермитора, будто взлететь ему помогал, но это скорее всего вымысел. Утром он летал туда-сюда, поедая опаленные огнем трупы людей, лошадей и волов.

Восемь из тринадцати «водяных орехов», считая Оуэна Фоссовея, Марка Амброза и Удалого Джона Рокстона, были мертвы. Рикард Родден, раненный стрелой в шею, умер на другой день. Четверо, считая Хоберта Хайтауэра и Анвина Пека, остались в живых. Хью Молот со своими мечтами о короне, правда, погиб, но жив был второй предатель: Ульф Белый, проспавшись, понял, что остался единственным владыкой дракона.

«Молот окочурился, и мальчишка ваш тоже, – сказал он будто бы лорду Пеку. – Один я у вас есть». На вопрос Пека, что он намерен делать, Ульф ответил: «Пойдем брать столицу, как тебе и хотелось. Тебе город, мне трон».

На другое утро к Ульфу пришел сир Хоберт Хайтауэр, чтобы обсудить план взятия Королевской Гавани. В «Барсук» по такому случаю доставили два винных бочонка, один с дорнийским красным, другой с борским золотым. Ульф-Бражник мог пить что угодно, но сладкие вина любил больше всего. Сир Хоберт, без сомнения, полагал, что сам он будет пить красное, а лорд Ульф – борское, но почтенный рыцарь так потел и заикался, что Ульф насторожился и приказал дорнийское вино унести.

Сир Хоберт в жизни свершил немногое, но умер достойно. Не выдав своих сообщников, он осушил чашу золотого вина и попросил еще. Ульф, видя это, выхлебал целых три чаши и начал зевать: яд, растворенный в вине, действовал мягко. Когда он уснул вечным сном, сир Хоберт попытался вызвать у себя рвоту, но опоздал; вскоре перестало биться и его сердце.