Смертельное танго

Это Селена? Это Лунная девочка Оборотня? Бедный, бедный Оборотень… Смерть очень ревнивая поклонница, она не терпит конкуренции.

Лемонтий подошел вплотную к «алтарю», со странным благоговением пробежался кончиками пальцев по черной шершавой ткани. Пальцы что-то больно царапнуло. Он поднес руку к лицу, слизнул выступившую каплю крови…

Наваждение спало, рассеялось, как морок. Не было никакого Колизея и лунного алтаря. Не было античной статуи. Была Селена, Лунная девочка Оборотня. Какой-то нелюдь надругался над ней, затянул на шее колючую проволоку, оставил на теле свой автограф. Скотина…

Лемонтий больше ничего не боялся, ненависть сделала его бесстрашным. Царапая в кровь руки, не обращая внимания на боль, он распутывал проволоку, виток за витком…

Бедная девочка…

— Лемонтий!!! — Крик, почти вой, разорвал тишину на мелкие черные клочья. Инвалидная коляска Данилы стояла всего в нескольких метрах от «алтаря», путь ей преграждала куча строительного мусора. — Лемонтий, это она?!

Теперь он знал, как выглядит отчаяние. Отчаяние — это калека в инвалидной коляске, который может видеть свою мертвую подружку, но не может к ней прикоснуться из-за гребаной кучи строительного мусора…

— Это она?!

— Подожди, Оборотень! Только не ходи сюда! Я сейчас…

Лемонтий отшвырнул проволоку, сделал глубокий вдох, сдернул черный мешок…

…Это была она — Селена. Как он скажет? Как он скажет своему другу, что его Лунная девочка мертва?

— Лемонтий!!!

Он зажмурился, зажал руками уши, словно это могло что-нибудь изменить, исправить непоправимое.

Холодно. Черт, как же холодно! А она совсем голая. Или мертвым все равно?.. Лемонтий стянул с себя пальто, прикрыл им тело.

— Лемонтий, это она?!

Данила полз к «алтарю», цепляясь руками за землю, отталкиваясь непослушными ногами. Спицы перевернутой коляски хищно поблескивали в лунном свете.

— Не нужно! Подожди… — Лемонтий вытер ставшее вдруг мокрым лицо, погладил мертвую Селену по щеке. — Что ж ты наделала?..

Он считал себя очень храбрым. Он, Лемонтий Третий, истребитель виртуальной нечисти… Но, когда вздрогнули серебристые, точно припорошенные инеем ресницы, программист закричал.

У нее были черные глаза. Черные-черные! Чернее ночи… Она смотрела на наливающуюся кровью луну и улыбалась…

— Лемонтий! — Оборотень был уже рядом, изодранными в кровь пальцами цеплялся за край плиты, силился встать.

Лемонтий перестал кричать, ухватил друга за талию, привалил к алтарю, сказал срывающимся шепотом:

— Я думал, она мертвая, а она видишь какая?..

* * *

Ее разбудили прикосновения. Кто-то гладил ее по лицу. Она не хотела просыпаться. После того что с ней сделали, она больше не хотела жить…

Холодно…

И темно…

И голос…

Что же ты наделала?..

Что она наделала? Не послушалась Данилу, пошла короткой дорогой, слишком поздно поняла, что за ней кто-то крадется. Слишком поздно поняла, что все бесполезно: и кричать, и сопротивляться, и молить о пощаде…

Лучше бы она умерла…

Холодно…

И темно…

И луна, огромная, красная луна. Почему она красная?..

* * *

У нее были такие глаза… Черные провалы, а не глаза. Такие, что не видно зрачков. И улыбка… Лучше бы она плакала, лучше бы кричала, чем улыбалась вот так… страшно.

— Селена? — Опираясь левой рукой о плиту, правой Данила погладил ее по волосам. — Селена, это я.

— Оборотень. — Серебристые ресницы дрогнули, взгляд незнакомых глаз сделался чуть более осмысленным, и его сердце, которое не билось целую вечность, ожило. — Оборотень, холодно…

— Сейчас, девочка… Ты потерпи… — Он обернулся, заорал во все горло: — Лемонтий!

Друг, клацая зубами не то от холода, не то от волнения, возился у изголовья бетонной плиты.

— Надо сначала руки развязать, — с присвистом сказал он, отшвыривая в сторону окровавленную проволоку. — Вот, теперь все!

Селена рывком села, натянула до подбородка пальто Лемонтия.

— Оборотень, давай сюда свою куртку! — Друг окончательно пришел в себя. — Спину ей укрой. Да не стой столбом, позвони Дакеру, пусть на машине подъедет. Черт! Куда же они ее одежду дели?

— Он был один. — Селена всхлипнула.

— Так, стоп! Никто не плачет, никто не истерит! — Лемонтий замахал руками. — Плакать будем дома, в тепле, в уюте. Оборотень, блин! Хватит на нее таращиться, звони Дакеру, пока мы все тут не околели!

На сей раз Дакер ответил сразу, точно ждал звонка.

— Оборотень, куда ты подевался? Я у твоего дома стою.

— Дакер, мы на старой стройке. — Он старался не смотреть на расцарапанные в кровь голые колени Селены. — Подъезжай сюда.

— А что вы там делаете?

— Дай-ка! — Лемонтий выхватил трубку, заорал во все горло: — Дакер, твою мать! Подъезжай к воротам стройки! Вопросы потом задавать будешь!

Лемонтий умел быть убедительным, а Дакер — расторопным и тактичным. Он врубился в ситуацию с ходу: без лишних слов, без лишних вопросов. Помог Даниле перебраться в инвалидную коляску, подхватил на руки Селену.

Они были уже на полпути к машине, когда обнаружили, что Лемонтий исчез.

— Где этот чумовой? — спросил Дакер.

— Не знаю. — Сейчас Данила мог думать только о Селене.

— Тут я! — Лемонтий вынырнул из темноты. — Отлить ходил.