Смертельные ловушки: Выживание американской бронетанковой дивизии во Второй мировой войне

К этому времени саперы перекрыли пролом в арке моста временным полотном, которое могло выдержать колесную технику. Когда я переезжал мост, навстречу мне по обе стороны дороги в колонну по одному маршировала очередная пехотная рота. Судя по чистым мундирам и чисто выбритым щекам, эти юноши впервые шли в бой. На юных лицах мешались восторг и тревога. Мне стало интересно — о чем они сейчас думают? Кажется, что для того, чтобы двинуться в бой, зная, что шанс уцелеть для тебя очень невелик, человеку требуется внутренняя сила, которую может дать только вера. Невзирая на ужас, боец находит в себе отвагу справиться со страхом и действовать, и действие позволяет ему выжить. Помню, я прочел где-то: «Отвага — это отмолившийся страх»[20].

Перебравшись через реку, мы проехали еще с километр по дороге, свернули направо, на проселок, и наконец въехали на вершину холма, где разместилась рота «Би». По обе стороны дороги на полях валялся дохлый скот; туши вздувались под жарким солнцем и воняли.

Я сразу же направился к капитану Рокмору, командиру ремроты Б нашего ремонтного батальона. Рок, как его прозвали, был высокий, тощий южанин с ленивым взглядом, ленивым говорком и тонким, острым чувством юмора.

— Рассказывай, Купер, — потребовал он. — Что за чертовщина там у вас творится?

Я объяснил ему, что потери техники очень велики и Дику Джонсону требуется помощь. Мы склонились над картой, и я показал ему поле, которое Дик выбрал под лагерь для роты «Би». Рок согласился и заявил, что с рассветом готов будет перебазироваться туда. К этому времени уже смерклось, и я решил переночевать в лагере роты «Би».

Смит, мой шофер, припарковал джип у живой изгороди и начал рыть окоп. Я взял лопату и присоединился к нему. Распаханная земля там была куда мягче, чем за рекой у Эреля. А копать тем более легко, когда на тебя не сыплются снаряды!

На двоих мы вырыли окоп размером примерно полтора на два метра и сантиметров шестьдесят в глубину. Сверху мы набросали срезанных веток, накрыли сложенными полупалатками и забросали землей: посередине слоем толщиной почти полметра, по краям, конечно, намного тоньше. С одного края мы оставили узкий лаз. Прямого попадания снаряда наш окоп, конечно, не выдержал бы, но от осколков он должен был нас защитить.

Предыдущей ночью, когда мы на холме у Эреля попали под обстрел, вокруг рвалось немало снарядов, и я по опыту заключил, что на курсах по обезвреживанию бомб на Абердинском полигоне в январе 1943‑го нас учили верно: покуда остаешься ниже конуса взрывной волны, у тебя неплохие шансы выжить. Но помимо обстрелов, немцы ночами сбрасывали с самолетов и большие контейнеры, из которых высыпались бомбы-бабочки — небольшие, с ручную гранату размером. Солдаты, спящие в открытых окопах, были перед ними беззащитны. В Изиньи от бомб-бабочек пострадало несколько солдат ремонтного батальона.

Мысли о реальности боя

Мы со Смитом заползли в окоп и раскатали спальные мешки. Я снял ботинки и каску, накрыл каской пистолет и расслабился. По мерному дыханию шофера я понял, что Смит отключился мгновенно, — а вот мне не спалось. Меня обуревали разом восторг, волнение и страх. Я вспоминал, как шагали навстречу своему первому бою по дороге молодые солдаты, потом начинал размышлять, как буду завтра вести ремроту Б к пункту сбора техники. А что будет дальше? Меня охватывали отчаяние и нестерпимое беспокойство. Когда я вспоминал двоих убитых взрывом солдат рядом с брошенным джипом, на глаза наворачивались слезы. Меня охватывало сомнение — хватит ли мне сил и смелости бог весть как долго сносить все это?

В этот момент я попытался окинуть взглядом свою жизнь и свои идеалы, и в особенности — мою веру. Вспомнились уроки в воскресной школе, когда я еще ребенком приходил в методистскую церковь Хантсвилля. Вспомнилось, как заучивал двадцать третий псалом[21]. «Господь — пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться», — ясно послышалось мне, и я разрыдался, продолжая шептать про себя: «Если я пойду и долиной смертной тени, не убоюсь я зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня».

Потом на меня снизошло спокойствие. Слезы иссякли, и я закончил псалом. Что-то случилось со мной — нечто для меня не вполне понятное, но тем не менее реальное. Меня окутал, как сказано в епископальном требнике, «покой, превосходящий всяческое понимание». Теперь я знал, что мне под силу исполнить требуемое. Я знал, что нас ждут страшные времена; меня не оставит страх и не обойдут стороной страдания и терзания. Но я понимал также, что смогу выдержать все. Те минуты наложили отпечаток на всю мою дальнейшую жизнь.

Новые потери