Смертельные послания

Хирург поморщился, когда два землекопа, хрипя и задыхаясь от тяжелых усилий, подняли гроб и поставили его рядом с могилой. Старший рабочий с коротким ломом в руке наклонился и смахнул с крышки комья земли.

– Вы хотите, чтобы мы открыли его прямо здесь? – обратился он к Колби.

– Нет, не нужно, спасибо. Мы сделаем это в морге, – отозвался тот. – Помогите только погрузить гроб в фургон.

Сэр Томас махнул головой в сторону носильщика, который тут же подошел, чтобы вместе с землекопами перенести гроб к фургону. Когда они поставили его и придвинули к задней стенке, к ним подбежал мужчина в коричневом костюме. Сначала Колби подумал, что это кто-то из группы, стоявшей у ворот, но потом узнал в нем помощника Грейлинга, инспектора Палмера.

– Есть новости из Нью-Йорка, – объявил он, задыхаясь от бега. – Произведен арест.

– Понятно.

Хирург нахмурил брови. Серьезное выражение лица Палмера не вполне соответствовало характеру принесенных им новостей. Он бросил нерешительный взгляд на спутников Томаса. Тот отвел его в сторону, чтобы никто не мог их услышать.

– Говорите, – велел Колби после этого.

– Арестован наш Джеймсон, – сообщил инспектор.

«Томбс», то есть «Гробницы»… Его официальное название звучало как Нью-Йоркский дворец правосудия и дом заключения, и никто толком не знал, откуда взялось прозвище, под которым он был широко известен.

Одни утверждали, будто оно было навеяно древнеегипетскими элементами декора фасада, которые придавали зданию сходство с гробницей фараона. Другие говорили, что дело в трех его подземных этажах. По мнению третьих, оно было связано с тем, что у осужденных здесь за серьезные преступления не было шансов когда-либо выйти отсюда. «Это здание станет твоей гробницей».

«Томбс» располагался всего в двух кварталах от полицейского управления на Малберри-стрит, что облегчало транспортировку преступников. Многих из них просто вели пешком в наручниках двое или трое полицейских.

Путь от своего дома на Гринвич-стрит до «Томбс» протяженностью две мили Финли Джеймсон проделал в фургоне, на котором за ним приехали Билл Гриффин и два сержанта из ночной смены – всего через сорок минут после его возвращения от Элли.

Гриффин сообщил ему, что он арестован по подозрению в убийстве Элли Каллен… а также других возможных жертв Потрошителя.

– Не говорите ерунды! – раздраженно бросил Джеймсон. – Я только что покинул дом мисс Каллен.

– Совершенно верно, – бесстрастно произнес Гриффин. – Вы покинули его, убив ее. Именно поэтому мы здесь.

Финли был оглушен и не сразу нашелся что сказать.

– А где инспектор Ардженти? – произнес он в конце концов.

– Не беспокойтесь. Его как раз сейчас извещают о происшедшем. В скором времени вы с ним увидитесь.

На протяжении всей поездки до «Томбс» английский криминалист хранил молчание. Может быть, они ошиблись и Элли жива? Но тогда это поистине чудовищная ошибка! Упоминание о других жертвах Потрошителя тоже вызывало у него растерянность, но по другой причине: ему и раньше не давали покоя совпадения по времени краткосрочных провалов в его сознании с убийствами некоторых из девушек.

Мысли беспорядочно мельтешили в голове криминалиста, и с каждым проведенным в «Томбс» часом на душе у него становилось все тяжелее.

Его взгляд застыл на находившейся напротив лестничной площадке, залитой блеклым светом. Эта лестница с ржавыми железными ступенями, резко обрывавшаяся в темный колодец двора, над которым поднимались четыре этажа камер, составляла разительный контраст с величественной фасадной лестницей «Томбс». Камера Джеймсона располагалась на первом этаже – тремя этажами ниже уровня улицы. Он имел возможность убедиться воочию в справедливости прозвища этого места.

Спать здесь было невозможно из-за непрерывного гула голосов заключенных, перемежаемого приступами кашля, рыданий и дикого гогота. Время тянулось чрезвычайно медленно.

Где Ардженти? Да и Лоуренс обещал, когда его забирали, привезти умывальные принадлежности и смену белья. Ни тот ни другой так до сих пор и не появился…

С первыми лучами солнца тюремный надзиратель открыл дверь камеры и поставил на пол оловянную миску с какой-то серой бурдой – не то с овсяной, не то с манной кашей.

Заключенный покачал головой:

– Я не голоден.

Тюремщик, которого явно не интересовали чьи-либо вкусовые предпочтения, повернулся и с ворчанием удалился.

Шум постепенно усиливался. Разговоры стали громче, то и дело скрежетали и хлопали двери камер, из коридоров доносились звуки шагов. «Томбс» пробуждалась к жизни, у которой был свой, определенный ритм. Только теперь Финли почувствовал, что у него слипаются глаза.

В реальность его вернула тяжелая поступь приближающихся шагов. Сколько времени он проспал? Наверное, не больше часа.

– К вам посетители, – сказал надзиратель.

«Наконец-то, – подумал Джеймсон, – Лоуренс или Ардженти, а может быть, и оба одновременно!» – Он поднялся, сел в кровати и протер глаза.

– Благодарю вас, – пробормотал он.