Смертельные враги

Но, надо полагать, в намерения короля не входило обсуждать этот вопрос с посланником Генриха, потому что он остановил ее, повелительно произнося:

– Я позволил принцессе Фаусте удалиться.

И Фауста отказалась от своего намерения. Она склонилась перед королем и, взглянув Пардальяну прямо в лицо, очень спокойно сказала:

– Мы еще встретимся, шевалье.

– Я в этом не сомневаюсь, – негромко отозвался Пардальян.

Фауста серьезно и одобрительно кивнула головой и медленно и величественно покинула зал, сопровождаемая Эспинозой: то ли желая оказать ей честь, то ли по какой другой причине, но он проводил принцессу до приемной. Там он оставил ее, а сам с заметной поспешностью вернулся назад, чтобы присутствовать при беседе короля и Пардальяна.

Когда великий инквизитор вновь занял свое прежнее место, король повелел:

– Извольте сообщить нам, господин посланник, цель вашей миссии.

Воспользовавшись своим особым даром – замечательной интуицией, которая всегда направляла его в тех серьезных случаях, когда предстояло принять незамедлительное решение, Пардальян, проникнув в суть характера Филиппа II, уже знал, как надо действовать.

«Ум мрачный и лукавый, искренний фанатик, безмерная гордыня, осторожный, терпеливый и упорный в своих планах, изощренный в осуществлении своих замыслов... Коронованный священник. Если я попытаюсь перехитрить его, то наш поединок может затянуться до бесконечности. Я должен ошеломить его, ошеломить правдой и смелостью».

Мы уже видели, что он тотчас же и не без успеха прибегнул к этой тактике.

Итак, Филипп II сказал, обращаясь к Пардальяну:

– Прошу вас сообщить нам цель вашей миссии. Пардальян вынес, не дрогнув, пристальный взгляд короля и ответил со спокойной непринужденностью, беседуя словно бы даже на равных:

– Его Величество король Франции желает, чтобы вы вывели те испанские войска, которые вы держите в Париже и в самом нашем королевстве. Король, преисполненный лучших чувств по отношению к Вашему Величеству, полагает, что сохранение этих гарнизонов в его стране является малодружественным актом с вашей стороны. Король полагает, что вы не должны вмешиваться во внутренние дела Франции.

В холодных глазах Филиппа мелькнул огонек, тотчас же погасший:

– И это все, чего желает Его Величество король Наварры?

– Это все... пока, – холодно сказал Пардальян. Король, казалось, на секунду задумался, потом ответил:

– Просьба, переданная вами, была бы справедливой и законной, если бы Его Величество король Наваррский был бы действительно королем Франции... Но это не так.

– Этот вопрос не подлежит здесь обсуждению, – твердо произнес Пардальян. – Речь идет не о том, сир, согласны ли вы признать короля Наваррского королем Франции. Речь идет о простом и ясном вопросе... о выводе ваших войск, которым нечего делать во Франции.

– Что мог бы предпринять король Наваррский против нас, если он не может даже взять штурмом свою столицу? – с презрительной улыбкой спросил Филипп.

– В самом деле, сир, – сказал Пардальян, нахмурившись, – это крайность, на которую король Генрих не может решиться.

И внезапно продолжил с иронически-почтительным видом:

– Что поделаешь, сир, король хочет, чтобы его подданные пришли к нему по своей воле. Мысль взять их штурмом, что само по себе не представляло бы никаких трудностей, ему отвратительна. Подобная щепетильность вряд ли будет понята чернью, она покажется ей излишней, но, конечно, будет высоко оценена таким государственным деятелем, как вы, Ваше Величество.

Филипп закусил губу. Он почувствовал, как в нем нарастает гнев, но сдержался, не желая показать, что понял, какой урок преподал ему этот заезжий французский дворянин. Он ограничился уклончивым:

– Мы рассмотрим просьбу Его Величества короля Генриха Наваррского. Там будет видно...

К несчастью, он имел дело с противником, исполненным решимости не поддаваться на увертки.

– Следует ли заключить из этого, сир, что вы отказываетесь пойти навстречу справедливой, законной и любезной просьбе короля Франции? – настаивал Пардальян.

– А если даже это и так? – произнес Филипп надменно.

Шевалье спокойно продолжал:

– Говорят, сир, вы обожаете максимы и афоризмы. Вот поговорка, весьма распространенная у нас и достойная того, чтобы над ней поразмыслить: «Всякий угольщик у себя в доме хозяин.»

– И что это значит? – пробурчал король.

– Это значит, сир, что вам придется пенять лишь на самого себя, если ваши войска постигнет та участь, какой они заслуживают, и они будут изгнаны из французского королевства, – холодно сказал Пардальян.

– Клянусь Девой Марией! Вы, сударь, кажется, берете на себя смелость угрожать королю Испании! – взорвался Филипп, смертельно бледный от ярости.

Пардальян же с невозмутимостью, поистине замечательной в данных обстоятельствах, обронил:

– Я не угрожаю королю Испании... Я предупреждаю его.

Король, до сих пор сдерживающий свой гнев лишь благодаря необычайному усилию боли, позволил теперь излиться тем чувствам, которые вызывало у него до дерзости смелое поведение этого странного посланника.