Смертельные враги

Перед тем как удалиться, Сервантес дружески помахал рукой Эль Чико, а Тореро горячо поблагодарил маленького человечка за помощь и заверил его, что отныне тот вправе рассчитывать на заботу и кошелек молодого тореадора. Жиральда же присоединила к словам жениха свою собственную благодарность.

Карлик принял все эти изъявления дружеских чувств со свойственным ему гордым и равнодушным видом, но по тому, как горели его глаза, было ясно видно, что он рад этой дружбе.

Глава 23 ЭЛЬ ЧИКО И ХУАНА

Оставшись один на трактирной кухне, Чико подтащил к угасающему очагу тубаретку и вскарабкался на нее.

Карлик был грустен: ведь он видел, что «она» была грустна и взволнована. Опустив голову на руки, он принялся размышлять над разными разностями из своей жизни, еще такой короткой. Вся его прошлая жизнь — как и его настоящее, как, очевидно, и его будущее — сводилось к одному слову: Хуана.

Сколько Хуана себя помнила, она всегда видела карлика рядом с собой. У малыша не было семьи, и если кто-нибудь когда-нибудь и обращал на него внимание, то исключительно для того, чтобы поколотить его или надавать оплеух. Естественно, без такого участия в своей судьбе он вполне обошелся бы.

У Хуаны же, несмотря на всю ее шаловливость, было доброе сердце. Сама того не ведая и не понимая, она была тронута этим сиротством. Еще совсем ребенком, движимая тем инстинктом материнства, который дремлет в сердце каждой девочки, она приучилась сама заботиться о том, чтобы Эль Чико имел приличный кров и еду. Постепенно она таким образом привыкла играть в маленькую маму. И поскольку ее отец подавал окружающим пример, подчиняясь всем ее прихотям, а сама она была очень ласковой девочкой, то она умела без труда заставить себя слушаться. Вот почему в ее отношениях с карликом до сих пор сохранился легкий налет покровительства.

Он же, со своей стороны, привык, что она командует, и раз все в доме подчинялись ей, не споря, то он поступал как все.

Впрочем, в том случае, если бы у него вдруг возникли поползновения к бунту (о чем он и не помышлял, находя свое рабство замечательно сладостным), то мораль, представленная в данном случае упреками и нотациями достойного Мануэля — отца его маленького тирана — итак, мораль, преподанная ему, гласила бы: тот, кто дает, намного выше того, кто получает. Следовательно, второй должен неустанно возносить благодарности и кланяться первому.

Идея унижения, вообще-то говоря, не очень легко укладывалась в голове Эль Чико — у него были свои собственные идеи, и как утверждала та же праведная мораль, они должны были привести его в один прекрасный день прямо на костер; то был единственный конец, уготованный маленькому мальчику — хотя и крещеному, но вынашивающему такие мысли, от которых бросило бы в дрожь самого завзятого еретика.

Тем не менее, когда речь шла о Хуане, малыш охотно склонял голову, так что это вошло у него в привычку. И вошло так основательно, что ему суждено было сохранять ее всю свою жизнь. Оспорить приказ или желание Хуаны казалось ему чем-то чудовищным, невозможным. Этот маленький мальчик — противный и дерзкий бесенок, который много раз заявлял, что не признает ни хозяина, ни властей — легко признавал власть Хуаны, считал дочку Мануэля своим единственным хозяином, и даже достигнув возраста мужчины, до сих пор часто называл ее «маленькая хозяйка», чем девушка очень гордилась.

Дети выросли. Хуана превратилась в красивую молодую девушку.

Чико стал мужчиной… но по росту своему остался ребенком.

Поначалу Хуана была несказанно удивлена, видя, что постепенно она становится такой же большой, как и ее приятель, а потом и выше его — а ведь он был на целых четыре года старше! Ей это чрезвычайно понравилось. Ее кукла так и останется маленькой куколкой. Как это будет замечательно!

С возрастом это эгоистическое чувство уступило место жалости — она видела: Чико был крайне уязвлен и огорчен тем, что он остается все таким же маленьким, в то время как вокруг него все растут. И Хуана дала себе слово никогда не покидать этого малыша. Что станется с ним без нее?

Постепенно привычка постоянно видеть свою «маленькую хозяйку», находиться подле нее, мгновенно и безмолвно выполнять все ее поручения, больше похожие на приказы, сменилась иным чувством — чувством, в котором, по нашему мнению, Чико и сам не отдавал себе отчета; имя этому чувству было — любовь. Любовь чистая, любовь абсолютная, сверхчеловеческая, любовь, исполненная жертв и самоотречения.

Да иначе и быть не могло. На протяжении многих лет Хуана была для него Богом, объектом его постоянного поклонения. Для приношения ей ничто не было слишком красивым, слишком изысканным, слишком роскошным.