Смертельные враги

Пардальян, стоя перед своим отверстием и следя за происходящим, думал: «Фауста по-прежнему очень сильна! Какая жалость, что она вся проникнута злобой! Все эти наивные заговорщики, вместе взятые, не обладают и сотой долей той трезвости мысли, какая присуща этой женщине! Черт подери! Ей хватило нескольких слов, чтобы напрочь разрушить все их иллюзии! Глядите-ка, какие они сидят ошарашенные!» Шевалье не смог скрыть улыбки. «Для человека, знавшего Фаусту-папессу, тайную главу Лиги, которая с неослабным пылом боролась за истребление ереси, странно видеть Фаусту, которая вступает в сговор с еретиками, и слышать, как она с возмущением разоблачает ужасы инквизиции и ратует за терпимость, свободу, независимость, равенство и Бог весть за что еще. Да, честолюбие — прекрасная вещь! Нельзя не восхищаться той непринужденностью, с какой она заставляет человека сжечь то, чему он поклонялся, и начать поклоняться тому, что он сжег». А тем временем заговорщики в зале, как верно отметил шевалье, удрученно переглядывались.

С необычайной зоркостью, с чисто мужской откровенностью и отвагой эта женщина указала все слабые места их плана (весьма многочисленные). Своим мягким певучим голосом она доказала им, сколь безрассуден их замысел и до какой степени неизбежно, фатально он обречен на провал; она высказала им очевидные истины.

По правде говоря, многие из них, с самого начала предугадывая эти истины, предпочитали не задумываться о них. А если и задумывались, то остерегались сообщать результаты своих размышлений тем своим соратникам, кто был твердо уверен в успехе. Уверенность одних заглушила страхи других. Кроме того, если среди них и встречались люди без совести, то другие, надо отдать им справедливость, были искренними и убежденными борцами, исполненными решимости победить или умереть. Эти и в самом деле мечтали об освобождении, их терпение было исчерпано. Все, даже поражение и неизбежная гибель, казалось им лучше, чем жестокий режим, который медленно и исподволь душил их.

Эти люди добровольно надели на свои глаза повязку, в то время как другие были твердо уверены: уж какую-нибудь рыбку в этой мутной воде они наверняка выловят. Таким образом, даже самые проницательные упорно отказывались думать о неудаче — то ли от отчаяния, то ли уподобляясь азартному игроку, который бросает игральную кость, и предавались мечте о счастье, не говоря уже о тех, чья вера в успех была полной и безоговорочной.

Понятно, что при таких обстоятельствах, слова Фаусты странным образом нарушили их безмятежность — настоящую или мнимую. Это было мучительное и горькое пробуждение.

Кто-то выразил общее чувство, спросив нерешительным голосом:

— Значит ли это, что мы должны отказаться от нашего плана?

— Ни в коем случае, ради всего святого! — исступленно выкрикнула Фауста. — Но вы должны расширить ваш горизонт, вы должны взглянуть выше и дальше. Пусть у вас хватит честолюбия мгновенно перенестись к вершинам… или же пусть у вас не будет его вовсе!

Это было сказано резко, жестко, с надменно-монаршим видом, с едва скрытым презрением.

— Вам надо поднимать не Андалузию, — продолжала Фауста взволнованно, — а всю Испанию. Поймите же — с королем и его правительством никакое соглашение невозможно. Пока вы будете оставлять им хоть малейшую частицу власти, вы будете в опасности. Полумеры здесь неприемлемы. Если вы не хотите, чтобы вас уничтожили, надо перевернуть и взбудоражить всю страну.

Она замолчала на мгновение, желая увидеть, какое впечатление произвели ее слова. Оно, по-видимому, вполне соответствовало ее желаниям, ибо на ее лице появилась слабая улыбка, и она заговорила вновь:

— Никогда еще момент не был столь благоприятным. Угнетение порождает бунт. Голод гонит волка из леса. Это общеизвестные истины. Но видел ли кто-нибудь угнетение, сравнимое с тем, под которым стонет эта несчастная страна? Видел ли кто-нибудь большие страдания? Пусть самые мужественные осмелятся сказать вслух то, о чем множество людей думают про себя: народ поднимется огромными массами. Пусть энергичные и отважные встанут во главе их и поведут на тex, на кого им будет угодно, и толпа все сметет в своей ярости — и угнетателя-короля, и его приспешников.

И с циничной улыбкой Фауста добавила:

— Толпа доверчива и к тому же жестока… Остается лишь найти слова, которые убедили бы ее — и тогда горе тем, на кого ее спустили! Но есть ли необходимость прибегать к таким методам? Разумеется, нет. Все сводится к очень простой вещи: исчезновению одного человека. Без него вся эта гнусная система рухнет в одночасье. Так есть ли нужда прибегать к столь сложным хитросплетениям, когда достаточно проявить лишь немного храбрости? Пусть несколько самых отважных из вас захватят того, от кого исходит зло, и вся Испания, как один человек, вздохнет с облегчением и будет почитать их как своих освободителей.