Смертельный архив

«Больная» неделя – как прозвал ее тоскующий Звонарев – тянулась бесконечной резиной: с утра вставал, ходил по квартире, разминая мышцы, уставал – ложился… Телевизор и Интернет не развлекали – первому капитан не доверял, второе не любил и не умел пользоваться. Харон почти безвылазно сидел в квартире, но собеседника хуже трудно представить – несколько раз капитан пробовал «развести» его на беседу, но, кроме односложных «да-нет», ничего не добился. За окном жарился, будто на сковороде, город; в квартире же чувствовалась прохлада – трудяга-кондиционер справлялся на славу, однако Звонареву хотелось выйти, погулять, насладиться раскаленным, зато настоящим воздухом.

Невозможно – фото с личного дела перекочевало на экраны страны. «Опасен», «Вооружен», «Причастен» – громкие, страшные слова били кнутом по нервам. Капитан даже думать не хотел о том, что переживает мама… Впрочем, мама не поверит в этот бред, просто немолодая, страшно… Интересно, что думает Света – и думает ли? – может, видя его лицо, переключает канал? Скорее всего нет: многое – целая жизнь! – прошли рядом, одни на двоих горести, одни радости… наверное, переживает. Может быть, приезжала к маме – хоть и не ладили так, как хотелось капитану, но беда объединяет крепче счастья.

Постепенно затихали правоохранители. В результате беспрецедентной охоты удалось поймать тридцать беглых преступников, найти сто угнанных машин и выйти на несколько группировок, до этого неизвестных. Перетряхнули город так, что надолго запомнится…

Неприятные новости принес Князь – к списку преступлений Звонарева добавилась бойня в деревне. Капитан даже не удивился – судьба последнее время озлилась не на шутку: еще хуже то, что свидетелем выступал Юрков, верный друг и бывший коллега. Луганский не знал подробностей, но по шепоткам выяснил – видел его Коля, сумел опознать и не посчитал нужным скрыть этот факт. Значит, на него можно больше не рассчитывать: капитан остался один, в розыске, без шанса «отмыться»…

Хотелось одного: найти тварь, все это затеявшую, посмотреть в глаза – а потом всадить промеж этих глаз девять граммов свинца, и гори оно все… Странным образом менялся характер – честный служака, умелый следователь, капитан больше не походил на прежнего себя – в «лежке» сидел затаившийся, осторожный, озлобленный зверь.

Смерть Ермолаева выбила из колеи – Звонарев понимал это, но ничего поделать не мог: слишком многим обязан человеку, чтобы оставить убийство безнаказанным…

* * *

Ноябрь, 2000 год

Урка продолжал цедить сквозь зубы проклятия, – Звонарев поражался спокойствию командира – сам он давно бы заставил мразь замолчать. Ермолаев, казалось, даже не замечал – деловито осматривал квартиру, смел со стола в мешочек остатки белого порошка… «Мухин все равно не скажет, где коммерсант, – сказал он, – пока не скажет, а уж в допросной заставим «петь».

– А знаешь, что я сделаю, когда выйду? – рецидивист скалился. – Попрошу узнать твой адрес. Позабавлюсь с женой, детишками, а потом оставлю жить с мыслью, что это ты во всем виноват!

Звонарев подлетел к бандиту и начал пинать ногами, Ермолаев потянулся к кобуре – поправил:

– Успокойся, Саня, не пачкай ботинки. Не стоит мразь этого.

Но Звонарев не останавливался. Перед глазами стелился красный туман, удары сердца били набатом в голову…

После он не мог вспомнить, как вытащил пистолет… как Ермолаев бросился к нему и как не успел… лейтенант Звонарев очнулся, когда ПМ дернулся в руке, а комнату заволокло вонючим пороховым газом…

– Что наделал?! – командир выхватил у него оружие. – Зачем?

– Не выдержал… – Звонарев до боли стиснул челюсти. – Не смог; не помогают законы!

Последнее время он чувствовал, что нервы на пределе – сколько бы ни работали, сколько бы пота ни пролили и людей ни потеряли, ублюдки выходили на свободу и принимались за старое. Доходило до абсурда – в течение месяца одного и того же бандита ловили трижды, и трижды он выходил на следующий день, победно скаля зубы. Урка Мухин, пообещавший расправиться с женщиной и детьми, вполне мог исполнить угрозу – о его жестокости в криминальном мире знали.

В комнату ворвался спецназ: в глазах зарябило от пятнистой униформы… Ермолаев поднял пистолет, осторожно положил и… поднял руки.

– Молчи! – разгибаясь, успел шепнуть он. – Сам разберусь!

И Звонарев смолчал, дал командиру взять вину на себя – чего не мог простить себе по сей день.

Глава 21

Князь позвонил на восьмой день, когда Звонарев – впервые! – почти не ощутил с утра боли в ребрах, руки же вовсе перестали напоминать о себе.

– Приезжай в «Звезду», есть разговор.

– Может, сам? Мне по городу передвигаться – что по минному полю! – капитан удивился: Луганский четко велел квартиру не покидать.

– Не могу. Дай Харону трубку.

Звонарев передал телефон. Дима выслушал и отключился.

– Поехали, – бросил равнодушно, – Князь ждет.

– До первого поста… – протянул капитан, но пошел к двери.

– Машина с правительственными номерами: не тронут.