– Вы сами говорили, что он – не человек, а гротеск. Ему нравятся интриги. Кто знает, вдруг он ненавидит людей своего класса, в том числе себя самого? Может, он прячется за фасадом... политической доверчивости и своей коллекции эротики? Может, он немного сошел с ума?
– Да Господи, он просто Калвин Томберлин, скучный, самодовольный, богатый, глупый и больной человечек!
– У меня нет времени задавать вопросы, но без них не обойтись. Рафаэль Минерос принимал какое-нибудь участие в борьбе против режима Кастро?
– Да. Он предложил присоединиться и мне, но, наверное, я слишком большая эгоистка, а может, мне не хватает его преданности. Рафаэль организовал группу из богатых людей, наполовину кубинцев, наполовину гватемальцев, венесуэльцев, панамцев, короче, людей, живущих в нестабильных районах. Ему помогали сыновья, Энрике и Мануэль, а бумаги вела Мария Талавера. Но сейчас все они исчезли.
Я взял Конни Мелгар за руки и встряхнул, ее.
– Выслушайте меня. Я вам расскажу две вещи, нет, три. Первое. Томберлин уничтожил эту группу, а потом уничтожил людей, которые убили их. Свою страсть коллекционера он использовал как прикрытие. Второе. То, что я вам только что говорил насчет ваших фотографий, это не предположения и догадки, а план, разработанный Томберлином. И третье. В одной из спален этого дома сейчас лежат два мертвых человека, погибшие насильственной смертью: В любую минуту их могут найти, но я почти не сомневаюсь, что Томберлин все замнет. У него слишком много фотографий важных людей. Главные его рычаги – деньги и шантаж. Я не хотел вас в это втягивать, но сейчас у меня нет иного выхода. Правда, вы по-прежнему можете послать все к черту! Или можете мне помочь. Все зависит от того, насколько важно для вас то, что я вам сейчас рассказал.
– Я... я никогда не была патриоткой, – пожала широкими плечами Конни Мелгар, – но моя семья... для меня священна. И... Рафаэль был хорошим человеком. Что вы от меня хотите?
– Давайте заставим его вернуться в музей.
– Как?
– Притворитесь, что пьяны и что хотите сфотографироваться. Скажите, что вы согласны делать это только со мной и именно сейчас, пока не передумали.
– Что вы хотите сделать? – встревоженно спросила она.
– Вы сказали, что то крыло сделано как сейф. Значит, считается, что туда никто не сможет проникнуть. Давайте это проверим.
Глава 19
Для того чтобы все устроить, Констанции Мелгар понадобилось около пятнадцати минут. Народу явно поубавилось. Больше всех среди оставшихся, как всегда, было пьяниц. Я с радостью заметил, что Томберлин вновь запер за нами тяжелую дверь. Конни очень кстати правдоподобно пьяно хихикала. Я шел, пошатываясь, с отвратительной пьяной ухмылкой на лице. Томберлин вел себя спокойно, то и дело широко улыбаясь.
Он провел нас через небольшую библиотеку в маленькую студию, заставленную целым лесом сверкающего фотооборудования. Какой-то старичок явно азиатского происхождения возился с камерами. Его присутствие оказалось для меня неожиданностью.
– Как я уже говорил, моя дорогая, вы будете находиться в абсолютном уединении, – сказал Калвин Томберлин. – Не хочу, чтобы вы стеснялись. Чарли все настроит, и мы уйдем. Пленки хватит на пятьдесят минут, мои дорогие, – добавил он вытирая бледные губы тыльной стороной ладони. – Постарайтесь отмочить что-нибудь сногсшибательное.
– Что ты сделаешь с фотографиями, Кал? – спросила Конни.
– Дорогая, это всего лишь веселая игра. Потом мы с тобой вместе отберем, что стоит увеличить. Все негативы я отдам тебе. У тебя будут очень интересные сувениры, Конни. Фотографии леди в самом соку. Не торопитесь, дорогие. Пленки хватит.
– А сюда никто не войдет? – поинтересовалась Конни.
– Не беспокойся. Это исключено.
– А ты где будешь?
– Пойду к гостям и вернусь через час.
Я подошел к таймеру и включил его. Старичок зашипел на меня, оттолкнул мою руку и выключил таймер. Но я успел испортить несколько кадров.
– Только, пожалуйста, ничего не трогайте, – предупредил Томберлин.
Я подошел к нему с глупой ухмылкой – эдакий застенчивый парень. Наклонив голову, принялся разглядывать свои ноги и через несколько секунд сказал:
– Меня волнует одна вещь, мистер Томберлин.
– Какая?
Я с размаху заехал ему кулаком в живот. Из Томберлина с шумом вырвался воздух. Он согнулся пополам и отлетел назад, опрокинув камеру. Ударился икрами о кушетку и упал на нее. Я, не мешкая ни секунды, двинулся к Чарли, но он едва от меня не ускользнул. Старичок оказался увертлив, как ящерица. Я догнал его уже в дверях, ухватил за воротник и втащил в студию. Он прыгал и размахивал руками – очевидно, слишком перепугался, чтобы слушать. Я держал его на расстоянии вытянутой руки, потом вытащил из кармана дубинку и, принимая во внимание его хрупкий продолговатый череп, ударил по макушке. Глаза старичка закатились, и я мягко опустил его на пол. Не думаю, чтобы он весил больше ста десяти фунтов. Через секунду Чарли уже храпел: Старики засыпают после ударов по голове.