Смертельный инструмент ацтеков

– И вовсе нет! – удивилась Дуся. – С чего это мне от еды плохо станет? Нет, если честно, то от шампанского. Я как шампанского выпью – так икаю. А тут не удержалась, потому что какое-то дорогущее шампанское у них было… «Моэт и Шандон», вот!

– И как оно тебе?

– Да по мне-то, разницы никакой с нашим обычным! А если полусладкое, так даже лучше. Вот, значит, проснулась я и думаю, где бы водички выпить. Вышла спросонья в коридор и увидела тень какую-то, что от мамашиной спальни метнулась. Прислушалась – вроде все тихо. Ну, думаю, показалось со сна-то.

– Да что ты, Дуся, тебе никогда ничего не кажется!

– Угу, ну, в общем, сообразила я в ванной из крана попить, чтобы по чужому дому не шляться ночью. Утром встали к завтраку, а мамаша снова вся расфуфыренная и серьги те надела. Видно, никак не может с ними расстаться.

– Дурной тон – утром бриллианты носить! – хмыкнул Лебедкин.

– Ой, Петя, какой ты умный… Ну, мне-то что до сережек чужих. Значит, сидим, ждем, когда завтрак подадут, а сестры с хахалем нету. Потом слышим шум, стук, он на нее орет – раз так, то ты меня никогда больше не увидишь! И – на выход, и – в машину свою садится, и – ворота открыть требует! Эта Эвелина приходит вся красная, в пятнах. Что такое? Мамаша к окну подбежала, ой, говорит, уезжает… А я смотрю на серьги, и что-то мне подозрительно. Помнишь, когда в прошлом году ювелира одного… как его… Лейбовича ограбили?

– И он потом на тебя запал… по ресторанам водил, в отпуск звал вместе съездить…

– Да он старый уже, под шестьдесят ему! В общем, кое-что интересное он мне рассказал. И показал, как бриллианты от подделки отличить – прежде всего по тому, как свет в них отражается.

– У тебя, Дуся, глаз-алмаз, раз такое со стороны заметила!

– Да нет, просто такая халтурная подделка оказалась – ребенок и то заметил бы! Лейбович говорил – такие умельцы есть – нипочем простым глазом не отличить!

– Ну и что дальше было?

– А что дальше? Мамаша стала сестру утешать, а сама, вижу, злорадствует тихонько. Еще вечером я заметила, что она сестре завидует – та и моложе, и выглядит не в пример лучше, и хахаль опять же молодой-красивый. «Что, Эвелиночка, случилось, – квохчет, – ты прямо сама на себя не похожа…» Так что даже мне противно стало, хоть я тут совсем человек посторонний… Несмотря на такое, я подсела, чтобы сережки разглядеть, и подозрения мои только усилились. С другой стороны, тот же Лейбович говорил мне, что умные-то женщины бриллианты в сейфе хранят, а носят подделки качественные. Может, думаю, мамаша тоже так делает? А потом вспомнила, что серьги эти ей только вчера подарили, так когда же она успела копию заказать? Что-то не складывается… Тут сестра ее, Эвелина, фыркнула, с места вскочила, заорала, чтобы Алька ее в покое оставила и едва по морде ей не съездила. Мамаша отскочить не успела, в общем, собрались они драться. Артур, конечно, подбежать хотел, но по дороге на меня наткнулся.

– Я себе представляю! – Лебедкин откровенно веселился.

– Не представляешь! – отмахнулась Дуся. – Короче, такое там началось, еле разняли мы их, только когда дед Артура по столу сахарницей стукнул и разбил ее на фиг.

– Соображает, значит, а ты говорила, что он инвалид!

– Так это ноги у него не ходят, а голова вроде в порядке! В общем, у младшей сестры клок волос выдран, а у мамаши серьга свалилась. Я на нее и наступила ненароком.

– И что?

– В крошку!

– Ой, не могу!

– Ага, тут мамаша было на меня заорала, а после сообразила, что что-то не то. Все же как-то в бриллиантах разбирается, знает, что ничего тверже их нету. Вторую серьгу из уха вытащила – это, говорит, что такое? Да не мужу отчего-то претензии предъявляет, а старикану, папаше своему. Он и нахмуриться не успел, как я сообразила, чью тень ночью у мамашиной спальни видела. Вспомнила, что мне Витька Масляков свой номер дал, позвонила ему. «Витя, – говорю, – сделай такое одолжение, сейчас машина поедет мимо, так ты шлагбаум ненароком опусти и скажи, что сломался он. Задержи машину так ненавязчиво, дураком притворись». – «Сделаем, – говорит, – Дуся, вот как раз та машина скоро подъедет». Убрала я телефон, оглянулась, а семейка вся на меня уставилась. Я и говорю, что видела ночью, как кто-то возле спальни хозяйской ошивался. Эвелина опять орать начала и бесноваться, так что Артур с папашей едва ее удержали. А дед все понял. «Ты кого, – говорит доченьке младшей, – такая-сякая, в дом привела? Ты где его подхватила? Иначе с чего бы это он вдруг сорвался, на тебя обидевшись? От сытой жизни-то кто просто так побежит?»

– Здраво дед рассуждает, все сразу просек, даром что инвалид…

– Ага, но тут я вмешалась: «Потом, – говорю, – разбираться станете, а сейчас как бы не упустить ворюгу, что сережки подменил». Тут мамаша вступила. «А не ты ли сама все задумала, – спрашивает, – мы тебя знать не знаем, только ради сына в дом и пустили».

– Так и сказала? – ахнул Лебедкин. – Ну и ну!