Смертельный юмор

Да уж, хорошенький вечер культурного отдыха тогда получился. Ладно, воспоминания воспоминаниями, но надо двигаться домой. Надеюсь, хоть там все будет благополучно. И никаких глобальных перемен меня не ожидает.

Едва я открыла дверь квартиры, как меня окутал умопомрачительный аромат – казалось, невидимое облако приправ плыло по квартире: тут были и базилик, и орегано, и мята, и карри, и шафран, и смесь перцев, и кинза, и еще что-то неуловимое, но такое знакомое.

Я вдохнула это облако в себя, закрыв глаза. Потом приземлилась на пуфик и стала развязывать шнурки кроссовок.

– О, а вот и наша Женечка пришла. – Тетушка выглянула в коридор и смешно зашевелила бровями, пытаясь показать, что в комнате меня ждет встреча с гостями.

Я оглянулась на входную дверь, которую, видимо, слишком быстро закрыла, причем сразу на оба замка – и сама себе отрезала путь к отступлению.

– Мила, может, что-то нужно в магазине? У нас дома все есть? Соль там, хлеб, майонез? – Я панически искала выход.

Вот уж точно сейчас мне не хотелось видеть никаких гостей. Хотелось побыть в тишине и одиночестве, чтобы логически разложить по полочкам наш разговор с Ираклием и понять, что мне следует делать, чтобы его обезопасить. Это же не депутат какой или банкир, на которого охотятся бандиты. Это интеллигенция, с тонкой и ранимой душевной организацией и склонностью к капризам, как я успела уже заметить.

В мои мысли распахнул дверцу и ворвался ветерком голос тетушки:

– Ну какой майонез, Женечка, ты же знаешь, что я его делаю сама – взбиваешь яичко, только свежее, масличко, чуток соли и…

– Помню, помню, тетечка, – перебила я. – А что, без гостей сегодня никак?

– Нет, никак. Такие гости у нас редко бывают. Точнее, не были уже сто лет. Ты будешь очень рада, такой сюрприз! Такой сюрприз! – И Мила, сияя от восторга, как какой-нибудь самовар в музейной витрине, стала активно пропихивать меня в гостиную.

Так, если накрыт круглый стол, да в таком парадном месте, не иначе как сам губернатор Тарасовской области или мэр Тарасова к нам пожаловал, или на крайний случай – кто-то с телевидения. Это место для тетушки было признаком ее глубокого уважения.

Вот теперь мне стало любопытно – ради кого же Милочка достала свой хрусталь и парадный сервиз – молочного цвета тарелки, блюда и салатники с тонким бордовым узором, – доставшийся ей в наследство от бабушки, если не от прабабушки – такой он был старинный. К ним в тон были и столовые приборы – кажется, серебряные, вилки, ложки и ножи, ручки у которых были выполнены из чего-то странного, на ощупь напоминавшего застывшую эпоксидную смолу – тоже молочного цвета, с бордовым кончиком, из которого струился узкой лентой необыкновенный узор. Мне нравилось им любоваться и удивляться работе незнакомого мастера, сотворившего такую красоту на обычной посуде.

С любопытством я сначала заглянула в приоткрытую дверь, а потом смело шагнула в зал – как-никак это я здесь живу, а не гости.

За столом, на котором была не только самая красивая, дорогая тетушкиному сердцу посуда, но и кружевная скатерть, льняные салфетки в тон, букетик в вазе, сидели двое. Как раз из-за того самого букетика выглядывало странное и непонятно откуда знакомое лицо в конопушках – точнее, пол-лица – мужское.

Женщина, кажется, ровесница Милы, поднялась из-за стола и пошла ко мне навстречу с широко раскинутыми руками, радостно причитая, если можно так, конечно, сказать:

– Женя, как же ты выросла! Какая красавица! – Женщина меня обняла, я опешила, но слегка приобняла в ответ, почти не касаясь ее плеч.

Не очень я люблю вот такие знаки внимания. Видимо, профессиональная деформация. Всегда думаю о безопасности и о намерениях того, кто ко мне подходит. Мало ли что он в меня воткнуть задумает или брызнуть чем.

Но дородная женщина ничем не брызнула, никакого вреда мне не причинила, лишь продолжала квохтать, как наседка, восхищаясь то моими формами, то прической, то ростом.

– Только уж больно худенькая, Мила! Ты ее совсем не кормишь, что ли? Неужели при твоих кулинарных способностях любимую племянницу ты голодом моришь?

Пока тетушка думала, что на это можно ответить, голос подал парень из-за букета:

– Ой, мама, да когда Евгешка толстой-то была?

«Евгешка!» – в моей голове, словно салют взорвался и разлетелся на тысячи искр.