Смертельный юмор

Его оскорбление я пропустила мимо ушей и спросила:

– Так чего я не знаю еще? Кажется, все, что было нужно, я услышала. Теперь от тюрьмы тебе точно не отвертеться! Будешь делать селфи там и вести блог из зоны.

– Накаркаешь! Не бывать этому! Да чтоб ты знала, меня наняли сами Вениаминовы! И заплатили!

– Ха! Бреши больше! – перешла я на какой-то улично-подростковый сленг. – Чтоб родители хотели убить своего сына, да еще за это отдали нехилую сумму? Никогда не поверю!

– Да, – выплюнул следующую фразу Пасечник и как можно громче сказал: – Они терпеть не могут его стендапы и вообще эту всю фигню. Позорище просто, а не сын. Мне заплатили за то, чтобы я вернул его домой и наставил на путь истинный. За это мне отец Ираклия обещал хорошее место в своей компании. А для него готовил тепленькое местечко зама.

– И что тебя не устроило? Попал бы в фирму, работали бы вместе. Ну поговорил бы с другом, вернул бы его в лоно семьи. Убивать-то Ираклия тебя никто не просил!

– Да что ты понимаешь. – Пасечник дернулся и скривился то ли от боли, то ли от презрения: – Мне дали бы место простого юриста, а его сразу в замы! Его, который ничего не понимает и не хочет расти в этой области! И я должен был бы подчиняться ему, какому-то тупому мелкому уродцу!

Мне казалось, что Пасечник сейчас, извиваясь, как змея, готов был просто из кожи вылезти, лишь бы довести начатое дело до конца.

– Он сын своего отца! И старший Вениаминов вправе делать все то, что ему заблагорассудится, и со своим сыном, и с фирмой, и с должностями, какие в ней есть.

– И что? Я лучше него! Если бы он сейчас исчез совсем, то отец, погоревав, приблизил бы меня к себе. Я лучший друг, я память о сыне, я продолжатель, я наследник.

– О, как тебя занесло, наследник! Не хило! Планы у тебя, конечно, наполеоновские. Но это тебя ни капельки не прощает и не умаляет твою вину. Слушай, я никогда бы не подумала, что ты можешь оказаться таким мерзким и подлым. С двойным, нет, с тройным дном. Двуликий Янус!

– Тварь! – в бессильной злобе зашипел Пасечник, лежащий на асфальте.

– От твари слышу, – ответила я и оглянулась, вспомнив про своего подопечного.

Слышал ли Ираклий наш разговор? Если да, то это ни к чему хорошему сейчас не приведет, ему же больнее в сотню раз станет от таких откровений. Мало того, что друг оказался предателем, завистником и почти убийцей, так еще и отец, заказчик всего этого безобразия. И то, что произошло на юбилее – примирение отца и сына, вряд ли бы как-то помогло Ираклию все это переосмыслить.

Но кажется, хоть здесь судьба была на нашей стороне. Обернувшись, я увидела Ираклия, сидящего на корточках возле того самого мешка, что я заприметила несколько минут назад. Да что там такое? Откуда взялся этот куль?

Я встала и подошла к нему, Ираклий поднял на меня глаза, полные слез.

– Женя, она умерла, да? Он ее убил?

– Кого? Что ты мелешь? Главное, что ты сейчас цел, жив и здоров.

– Женяяя, – как-то по-детски то ли просипел, то ли простонал Ираклий, – посмотри.

– Да что там у тебя? Или кто?

Я опустилась на корточки и поняла, что вижу перед собой не мешок, как мне показалось изначально, а человека. Это был не кто иной, как мертвенно-бледная Антонида, у которой на левой стороне груди растекалось огромное темное пятно. Короткая курточка была распахнута, и на молочном свитере это пятно выглядело очень пугающе.

Я сразу пощупала пульс – он был слабый, но был. Наклонилась ниже – слабое дыхание тоже чувствовалось. Возле девушки валялся рассыпавшийся букет темных роз. Честно, сейчас эти розы меня напугали больше, чем рана Антониды, – устрашающее зрелище. Словно я уже стала участником похорон. Тьфу! Сейчас не время думать о смерти, надо ее спасать.

– Что произошло? – тихо и спокойно спросила я.

Нельзя, чтобы мое волнение и тревога передались сейчас Ираклию. Судя по всему, у него сейчас и так шоковое состояние.

– Василевс стрелял. – Он как-то дернул щекой, и его лицо исказила странная гримаса боли и какого-то неверия.

– Это я видела, точнее, слышала. Как он попал в Антониду? Так нет, стоп, поставлю вопрос по-другому: откуда Антонида взялась здесь?

– Да я, если честно, и сам не понял. Я стоял в таком шоке. Словил когнитивный диссонанс – лучший друг, который говорит те вещи, что и враг вряд ли бы сказал. Он говорил про то, что всегда мне завидовал, что мои выступления – это бред, а еще… – Ираклий замолчал, словно собираясь с духом, – Женя, еще он сказал, что игрался со мной, как кот с мышью. И что моя смерть на турбазе была четко спланирована. И это тоже он. Женя, что это?

Я промолчала о том, что все слышала. Не стоит его сейчас перебивать. В такие моменты человек может просто машинально сказать о таких мелочах, которые зацепил взгляд, а спустя какое-то время он про них и не вспомнит.

– Ираклий, я тебя понимаю, такие вещи слышать очень тяжело и больно.

Ираклий смотрел сейчас на меня, но совершенно отрешенно, видимо, перед его глазами стояла до сих пор картина пятиминутной давности.