Попадали сюда обычно одним и тем же путем: через главные ворота с обширной площадкой для автобусов, которые привозили провожающих. Но со временем погребальные процедуры все больше упрощались и зрителей становилось все меньше. Даже поминки перестали привлекать народ — места за столом обычно были тщательно подсчитаны и распределены. Редко когда погребальная процессия насчитывала больше двух десятков участников. Полсотни — это уже были пышные похороны. А уж заунывное дудение оркестра стало и вовсе редкостью.
По неизвестной причине во время похорон погода всегда просто ужасная: то жара стоит несусветная, то снег валит и руки зябнут, а то и вовсе льет проливной дождь, после которого обувь, перепачканную раскисшей глиной, хоть выбрасывай.
Страдали от этого, конечно, живые, а не мертвые — этим было уже все равно. Они уже ни на что не реагировали. Их волочили, как попало, ворочали, резали, потрошили, кололи кривыми иголками, трясли в деревянных ящиках, засыпали сырой землей с тысячами копошащихся насекомых.
При жизни мы стараемся не думать о так называемых проводах в так называемый последний путь — и правильно делаем. Иначе обитателям стандартных девятиэтажек пришлось бы заранее смириться, что лестничные пролеты и лифты их домов слишком узки для перемещения покойников в подобающем горизонтальном положении, а потому их, как правило, выгружают из гробов и тащат в скрюченном виде. Что уже на второй день рядом с останками умерших — хоть в трущобах, хоть в особняках — находиться будет неприятно. Что кого-то может напрягать обычай целовать холодные лбы и уста…
Нет, живые не думают о том, что будет с ними после. Или, по крайней мере, ерничают по поводу смерти, как будто она их совершенно не пугает.
— Что, Димон, хотел бы ты здесь найти свой последний приют? — насмешливо спросил Джокер, уверенно пробираясь по кладбищенскому лабиринту, заранее изученному на спутниковом снимке местности.
Это был тот самый тип, который провел воспитательную беседу с Уваровой во время утренней пробежки. Остролицый, шустроглазый, двигался он столь быстрой походкой, что оба спутника едва поспевали за ним.
— Я лучше поживу еще, — откликнулся Димон, молодой человек с крупноватой головой и узкими плечами.
— Я тоже, — поддержал приятеля Китай, замыкавший шествие.
По всей видимости, кличку он получил из-за желтушного оттенка кожи, что, в свою очередь, свидетельствовало либо о болезни печени, либо о неумеренном потреблении алкоголя, либо (что наиболее вероятно) о том и другом одновременно.
В отличие от Джокера, оба его напарника не производили впечатления людей опасных. Глядя на Димона и Китая со стороны, невозможно было заподозрить в них заправских душегубов, которым человека пришибить — раз плюнуть. Хотя на счету обоих числились убийства, совершенные с особым цинизмом и жестокостью, как это сухо называется в оперативных сводках.
При этом Китай носил под одеждой крестик, а свою машину украшал всевозможными иконками. Димон же не отличался подобной набожностью. Заприметив черную кошку, выбравшуюся из кустов сирени, чтобы пересечь им дорогу, он ухватил Джокера за локоть.
— Погоди-ка. Давай обойдем, а то не будет удачи.
— И то так, — согласился Китай, соображая про себя, что будет уместней в данном случае: перекреститься или сплюнуть трижды через левое плечо.
Джокер обернулся и внимательно посмотрел на Димона.
— Ты че? — спросил он. — Кошары боишься?
— Судьбу испытывать не хочу.
Кошка села и выжидательно уставилась на людей, наслаждаясь их замешательством.
— А ты, Китай? — спросил Джокер. — Тоже очкуешь?
— Я в приметы не верю. Но черная кошка не к добру.
Дав такой ответ, Китай даже не заметил, что обе фразы полностью противоречат друг другу. В его сознании не случалось внутренних конфликтов. Он жил просто и ясно.
Джокер перевел взгляд на черную бестию, продолжающую наблюдать за ними. Если бы она просто потрусила дальше по своим кладбищенским делам, можно было бы забыть о ее существовании. Но кошка сидела на месте, тараща свои наглые глазищи. Джокер же терпеть не мог пристальных взглядов и тех, кто отваживался смотреть ему прямо в глаза. Даже если это была маленькая четвероногая зверушка.
— Тут вбок дорожка ведет, — подсказал Димон, переступая с ноги на ногу.
— Тихо. Спугнешь гадину. — Опустившись на корточки, Джокер растянул губы в притворно ласковой улыбке и позвал: — Кис-кис-кис, иди сюда. О! Видишь, что у меня есть?
Он развернул и положил перед собой на землю маленькую вафельку, какую обычно дают к кофе постоянным посетителям в «Макдональдсе».