Смертельный ход

– Потому что видела как людей загоняют в печи, жила в доме, освещавшемся лампами с абажурами из человеческой кожи – отсюда и некоторые отклонения в развитии маленькой девочки.

– Да, верно. Такое было время.

– А сейчас – мое время, отец.

– Да, наверное так.

– Я хочу этого человека. Он должен стать моим.

– Пока – нет.

– Вот так всегда! Каждый раз – еще не время. Вчера было еще не время. И завтра будет то же самое. Мне надоело быть обделенной. Всегда я чего-то лишена. Менялись имена, менялись дома. Постоянно в бегах. От американцев и англичан, от французов в русских. А теперь – даже от своих в Германии и, помоги нам Бог, от евреев. Омерзительно скрываться от евреев. Хочу заявить всему миру: кто мы, и что мы. Мы должны гордиться, мы – нацисты.

– Потише.

– Нацисты. Нацисты. Нацисты! Зиг хайль!

– Успокойся.

– Ты отдашь его мне?

– Да, но не сейчас.

– Нацисты, нацисты, нацисты! Доктор Ганс Фрихтманн из Треблинки, Бухенвальда и других мест окончательного успокоения. Доктор Ганс…

– Хорошо, хорошо, ты его получишь.

– Когда?

– Скоро.

– С фотографиями?

– Не знаю.

– Мне так нравится быть звездой, папочка! А больше всего мне нравится выражение твоего лица, когда ты меня фотографируешь. Это самое приятное.

– Хорошо. Отправляйся домой, дорогая. Я должен повидаться с доктором Рэтчеттом.

– Ладно. Тебе ведь не нравится, когда я занимаюсь с ними этими штучками?

– Не нравится.

– В этом тоже своя прелесть.

Он проводил взглядом дочь, уходящую счастливой походкой, с очередной победой в кармане, и вошел в дом доктора Джеймса Рэтчетта, пока тот не скрылся в своем специальном убежище. Доктор нарезал брикет, на вид спресованный из высушенного жевательного табака. На самом деле это был гашиш. Брикет был размером с костяшку домино. Опасной бритвой Рэтчетт отделял от него тонкие полоски и набивал ими небольшую бронзовую трубку. Каждый второй кусочек падал на пол.

– Животное, – бормотал Рэтчетт. – Из-за него я даже трубку набить как следует не могу.

– Бедняга! Как они посмели допустить, чтобы с вами случилось такое? Давайте, я набью вам трубку.

Они сидели в гостиной Рэтчетта, являющей собой драматическое сочетание черного и белого цветов. Позади камина, обрамленного слоновьими бивнями, было то самое особое место, куда, как он знал, скоро направится Рэтчетт.

Задняя стенка камина напоминала узкую красную прорезь. Ее обрамляли белые бивни, в свою очередь окаймленные черным кругом. В Брюстер-Форуме Рэтчетт был единственным человеком, до которого не доходила эта символика. Вот так и человек, бывает, не ведает о снедающей его болезни.

– Полицейский сделал очень хороший ход, – сказал он, набивая трубку Рэтчетта.

– Знай я, что полисмен неплохо соображает, я бы играл с Бойлем по-другому. Я играю лучше.

– Согласен.

– В турнире эта партия будет засчитана?

– Боюсь, что да.

– Это нечестно. Бойлю помогали.

– Вы сами предложили.

– Ах этот Бойль… Я могу его обыграть в любое время дня, в любой день недели.

– Да, можете.

– Я могу его убить.

– За что?

– За то, что он сделал со мной.

– Он ничего вам не сделал.

– Он воспользовался подсказкой полицейского, этого ночного сторожа, которому ни с того, ни с сего разрешили участвовать в турнире.

– Да, подсказкой он воспользовался. И чьей? Вы видели, как он над вами смеялся?

– Он не смеялся.

– Он ухмыльнулся и начал смеяться. Он-то прекрасно знал, что для вас игра с Бойлем – пустяк, что в честной борьбе вы победите, но сообразил, что одержит над вами верх, если не упустит момент. Он обратил против вас ваше же великодушие.

– Да, только так он и мог победить. Унизил меня.

– Конечно, и все смеялись вместе с ним.

– Ублюдок.

– Они не могли удержаться. Пока он здесь, они будут смеяться над вами.

– Ерунда. Они знают, что это всего лишь полицейский.

– Будут смеяться еще больше.

– Нет.

– Да. Встречая вас, будут смеяться про себя.

– Вы чудовище, раз говорите мне такое.

– Я ваш друг. А друзьям всегда говорят только правду.

– Все равно, вы чудовище.

Он протянул Рэтчетту набитую трубку и ответил:

– Наверное, я зря это сказал. Но у вас есть способ смешать его с грязью, хотя вы до этого не опуститесь.

– Что за способ?

– Ваши приятели на мотоциклах, ваши, как вы говорите, крутые ребята. Представьте себе: полицейский не может остановить хулиганов.

– Вы правы, на это я не пойду. Нильс окажется в дерьме. В абсолютном дерьме.

– Откуда ему знать, что за этим стоите вы?

– Так низко я не паду. Никогда.

Доктор Джеймс Рэтчетт улыбнулся:

– Я сейчас в хорошем настроении. Не хотите присоединиться и разделить со мной трубку мира?

– Нет, спасибо, мне пора домой.

– А кроме того, – сказал Рэтчетт, – даже если Нильс и узнает, кем он заменит доктора Джеймса Рэтчетта?

– В самом деле, кем?

– Я до этого, конечно, не опущусь.

– Конечно.

– Будьте завтра в полдень поблизости от наших коттеджей, – хихикнул Рэтчетт и, нагнувшись, прошел между слоновьими бивнями.