Смертельный холод

«Ночь тиха, священна ночь», – пели прихожане скорее с огоньком, нежели с талантом. Эта рождественская песенка напоминала старинную морскую припевку «Что нам делать с пьяным моряком». Запевал своим прекрасным тенором, естественно, Габри. Или, по крайней мере, давал всем понять, что они бродят по музыкальным джунглям либо потерялись в море. Всем, кроме одного. Из задней части этой деревянной церкви доносился голос такой исключительной чистоты, что даже Габри отходил на второй план. Детский голос воспарял откуда-то с задней скамьи и смешивался с неуверенными голосами прихожан, витал над ветвями остролиста и ели, которые были разложены повсюду членами Общества женщин англиканского вероисповедания, чтобы у празднующих возникало впечатление, будто они находятся вовсе не в церкви, а в лесу. Билли Уильямс прикрепил к балкам голые кленовые ветки, а женщины-англиканки во главе с Матушкой попросили его прикрутить к веткам гирлянды маленьких лампочек, которые создавали иллюзию небес, сверкающих звездами над этой небольшой группой верующих. Церковь была полна зелени и света.

– Зеленый цвет – это цвет сердечной чакры, – объяснила Матушка.

– Я уверена, епископ будет доволен, – сказала Кей.

В канун Рождества Святой Томас был наполнен семьями, взбудораженными детьми, пожилыми мужчинами и женщинами, которые приходили сюда всю жизнь, сидели на одной и той же скамье, почитали одного Бога, крестились, женились и хоронили близких. Некоторых они так и не смогли похоронить, а потому запечатлели их в небольшом витражном окне, улавливающем утренний нарождающийся свет. Теперь они маршировали в теплых желтых, синих и зеленых тонах, навечно прославленные и упокоившиеся на Первой мировой войне. Под изображениями этих блестящих мальчиков были начертаны их имена и слова: «Они были нашими детьми».

В этот вечер церковь была заполнена англиканцами, католиками, иудеями, атеистами и людьми, которые верили в нечто неопределенное и не сводящееся к религии. Они пришли, потому что Святой Томас в канун Рождества был полон зелени и света.

Но, как это ни неожиданно, в нынешнее Рождество Святой Томас был полон и прекрасного пения.

«Все, что грех», – пел голос, спасая отчаявшихся прихожан. Клара повернулась, пытаясь разглядеть ребенка. Многие тоже выворачивали шеи, чтобы увидеть того, кто запевает. Даже Габри был вынужден отказаться от своей привычной роли ввиду этого неожиданного и абсолютно благодатного явления божественности. Как сказал бы Йейтс, словно ангел, устав от хныканья мертвых, присоединился к этой веселой компании.

Клара вдруг нашла просвет между головами и увидела все в лучшем виде.

Там, сзади, стояла Си-Си де Пуатье в белом пушистом свитере то ли из кашемира, то ли из кошки. Рядом с ней стоял ее муж, безмолвный и с нездоровым румянцем на лице. А рядом с ним – громадных размеров девочка в ярко-розовом платье без рукавов. Руки у нее были как бочонки, а из-за складок на талии платье в обтяжку становилось похожим на растаявшее клубничное мороженое. Это была настоящая карикатура.

Но лицо ее было прекрасно. Клара видела эту девочку и прежде, но всегда на расстоянии и только с грустным, несчастным лицом. Но сейчас на этом лице, устремленном к сверкающим потолочным балкам, было выражение блаженства – Клара знала это.

«…Уходит прочь».

Изысканный голос Кри звучал среди балок с гирляндами, потом выскальзывал под дверь старой церкви и плясал с неторопливо падающими снежинками между припаркованных машин и голых кленов. Слова старой рождественской песни скользили по замерзшему пруду, повисали на ветвях разукрашенных елей, проникали в каждый счастливый дом в Трех Соснах.

Закончив службу, священник поспешил прочь – он уже опаздывал на празднество в расположенном неподалеку Клегхорн-Холте.

– Счастливого Рождества, – обратился Питер к Габри, когда они собрались на ступеньках перед церковью, чтобы всем вместе отправиться через деревню в дом Эмили. – Какая прекрасная ночь.

– И какая прекрасная служба, – сказала Клара, подойдя к Питеру. – Ты можешь себе представить, чтобы так пел ребенок?

– Да, неплохо, – признал Габри.

– Неплохо? – переспросила Матушка Беа, подойдя к ним. На одной руке у нее, словно муфта, висела Кей, а на другой – Эмили. – Да она была просто невероятна. Я никогда не слышала такого голоса. А вы?

– Мне нужно выпить, – проворчала Кей. – Когда мы уходим?

– Прямо сейчас, – успокоила ее Эм.

– Оливье принесет еду из бистро, – сказал Габри. – Мы приготовили вареную лососину.

– Давай поженимся, – предложила Мирна.

– Ты наверняка просишь об этом всех девушек, – упрекнул ее Габри.

– Ты – первая, – сказала Мирна и рассмеялась.

Но ее смех неожиданно пресекся.

– Глупая, глупая девчонка, – раздалось шипение из-за угла церкви. Все замерли, словно обездвиженные этими словами, прорезавшими хрустящий ночной воздух. – Все глазели на тебя. Ты меня унизила.

Это был голос Си-Си. У церкви был боковой выход и тропинка, которая коротким путем вела на Дю-Мулен и к старому дому Хадли. Они поняли, что Си-Си остановилась там в тени церкви.