Смертельный мир

И перешел к Никусу. Словно, специально этого дожидаясь, атаман сразу разразился в адрес князей настолько вычурной матерной тирадой, что даже Фрол услышал некоторые выражения впервые, что уж говорить о князьях, родившихся в мире за стеной. Никус замолчал, а Фрол готов был зааплодировать, если бы не привязанные руки. Повисшую тишину нарушил все тот же Самар, теперь почти вплотную подошедший к Никусу:

– Красиво говоришь. А у самого ноги дрожат. Боишься, или стоять устал? Ну, ничего, завтра, после зажигания второго солнца, насидишься. Вот на этом самом колышке.

От этих слов, произнесенных абсолютно будничным тоном, у Фрола зазвенело в ушах. Он не расслышал, что ответил князьям Ушац. Только увидел, как Самар и Кривец отвязывают от креста-кола руки разбойника и волокут его к ближайшей казарме, куда несколько часов назад завели пленных. Прошло несколько минут, и из казармы раздались душераздирающие крики. Фрол беспомощно посмотрел на Никуса. Мотая головой с растрепавшимися волосами и скрежеща зубами, атаман плакал…

* * *

Крики Ушаца прекратились, только когда внутри крепости возникла суета, и князей-близнецов вызвал прибежавший боец. На ходу напяливая одежду, те бросились к конюшне, и поспешили покинуть крепость в сопровождение десятка всадников.

Отсутствовали они сравнительно недолго, но вернулись обратно далеко не все. По всей вероятности княжеское войско изрядно потрепали в бою: большинство были ранены, а вместо двух князей-близнецов Фрол увидел лишь одного – Кривеца.

– Они убили брата! – размахивая обломком шпаги, метался тот на разгоряченной лошади. – Убили моего родного брата!! Эти проклятые горные отрубили голову моему Самару!!!

Кривец, подскакал к трапезной, спешился, заскочил в распахнутую дверь и появился на улице с большим разделочным тесаком в руках. Его никто не пытался остановить, или хотя бы вразумить. Следующая дверь, в которую вбежал князь, оттолкнув не посмевшего сопротивляться часового, вела в казарму с пленными. Последовавшая за этим какофония криков о помощи, оборвалась так же резко, как началась. Князь Кривец, весь забрызганный кровью, показался в дверном проеме. В одной руке он продолжал сжимать тесак, в другой – держал за волосы чью-то отрубленную голову. Бросив ее под ноги онемевшему часовому, Кривец отдал какое-то распоряжение и, шатаясь, побрел прочь.

Через несколько минут на пустые колья справа и слева от Фрола и Никуса были насажены отрубленные головы всех пленных Горного королевства.

Фрола замутило. Михыч, Ушац, пленные… Это… это…

– Послушай, Гусь, – еле выдавил он из себя, – но ведь это же настоящий ад!

– Нет, Серега, это всего лишь мир за стеной, – ответил каскадер…

Глава пятая «Отомсти!»

Цесаревна Купафка пришла к Фролу сразу после угасания второго и оставалась рядом с ним всю ночь. И всю ночь Фрол рассказывал ей о потустенном мире. Она поила его брагой, давала есть хлеб и поджаренную рыбу.

Сознавая, что нельзя терять силы, что нужно хоть как-то восстановиться, он не отказывался от питья и еды, хотя, казалось бы, кусок не должен лезть в горло. Фрол потребовал, чтобы девчонка накормила и напоила Никуса. Атаман пил, но не закусывал и через некоторое время окончательно опьянел. Ноги его подогнулись, но привязанные к перекладине руки не позволили упасть, и Никус так и уснул в полувисячем положении. Наверное, для него это был лучший вариант ожидания мучительной смерти.

Ничего кроме смерти не ожидал и Фрол. И хотя девчонка несколько раз повторила, что выбрала его в женихи, что завтра состоится их венчание, а для этого они уедут с Княжьего острова в женское царство, под крылышко ее бабки царицы Гущи, он не воспринимал эти слова всерьез. Разве князья отпустят на волю человека, ставшего свидетелем беспредельного ужаса, что творился в стенах крепости? Да никогда!

– Расскажи мне о своем мире, – попросила цесаревна.

– Что именно? – спросил Фрол.

– Все, – ответила она.

Он подумал немного, а потом начал смеяться.

Рассказать – все?! Рассказать семнадцатилетней девчонке об огромнейшем мире! Девчонке, которая никогда не читала книг, не видела нарисованных картин, не слышала настоящей музыки! Которая даже представить себе не может, что такое лед, снег, дождь, роса, огонь, молния! Которая никогда не видела настоящего солнца, не видела птиц в небе! Не говоря уже о чудесах техники. Не говоря, хотя бы, о тех же самых магазинах…

Чем больше Фрол себе это представлял, тем сильнее смеялся. Смеялся и плакал сквозь слезы. Плакал о том, что теперь и сам никогда ничего этого не увидит, не услышит, не почувствует. И вдруг сквозь слезы, рассмотрел, что стоящее перед ним чернокудрое создание, эта, так называемая, цесаревна, тоже готова вот-вот расплакаться. Вдруг понял, что она, обделенная все тем, что было дано ему в недавней жизни, гораздо несчастливее его, познавшего все в полной мере.

– Вот представь себе, – сказал он, догадавшись, что девчонка готова вот-вот убежать. А она повернулась к нему спиной и… не сдвинулась с места.