Василий задумался. Звонок из больницы меньше чем через сутки после того, как старика отпустили домой, означал, что о нем действительно беспокоятся. Оно и понятно – возраст у гражданина Акиньшина приличный, даже не столько возраст, сколько само состояние; возможно, ему требуются какие-нибудь регулярные процедуры, какие-нибудь измерения давления и тому подобное. Кто знает, может быть, через минуту в дверь позвонит медсестра, чтобы сделать своему пациенту ежедневный укол! Что ж, позвонит, подождет, да и уберется восвояси. Но успокоится ли? Ведь может начать звонить еще и еще, может заявить в милицию, и те припрутся, чтобы вскрыть дверь. Ну и что? Дверь во вторую квартиру найти они не должны. А в первую, как припрутся, так и выметутся вон, квартирка-то окажется пустой и чистенько прибранной. А ее хозяин – мало ли где обитает: хоть с любовницей время проводит, хоть с друзьями-собутыльниками, хоть на рыбалке – кому какое дело! Квартиру, правда, опечатать могут. Вот это проблема. Как из нее выходить и возвращаться, чтобы для тех же соседей остаться незамеченным? А зачем быть незамеченным? Оформить со стариком куплю-продажу – никуда он не денется, и стать полноценным хозяином мира за стеной! Прежде, конечно, надо все продумать, взвесить, рассчитать…
Были четыре основные вещи, которыми занимался цесаревич Фрол после своего венчания. Это собственно занятия любовными утехами со своей молодой женой, и между ними – сон, еда и упражнения в стрельбе из арбалета. Повышение мастерства в фехтовании Фрол оставил на потом – побаливала раненая нога, и лишний раз ее беспокоить не стоило. Тем более что в этом искусстве боя холодным оружием он и без того был достаточно подкован.
Повоевать же он собирался серьезно. Слишком живо стояли перед его глазами лица Михыча, Ушаца, Никуса, слишком громко звучали в ушах мученические крики разбойников, с которыми, пусть ненадолго, свела его судьба, и которым он был обязан жизнью. Фрол поклялся самому себе отомстить князьям-каннибалам. И теперь постоянно думал, каким образом это осуществить. За думами о мести и застал его боец, доложивший, что цесаревича Фролма желает видеть Его преосвященство кардинал Манай.
Нет, Фролу не пришлось отправляться в резиденцию кардинала, Манай лично приехал на своей карете в Женский монастырь и, после короткого разговора с царицей Гущей, остался в одиночестве поджидать ее молодого зятя в кабинете старенькой правительницы.
Фрол вошел в кабинет, слегка прихрамывая, глядя на кардинала с некоторой долей любопытства. Приблизившись, остановился от него шагах в трех, по всей видимости, не собираясь отвешивать поклон, либо как-нибудь приветствовать и первым начинать разговор с главным человеком здешнего мира. Даже короли, даже князь Низлый и царица Гуща при встрече склоняли перед кардиналом головы, это было одним из элементов этикета, установленным самим Творцом! Незыблемым правилом!
И не успела у Маная мелькнуть мысль, что для этого Фролма ничего не стоит без его приглашения усесться на соседний стул, как цесаревич и впрямь уселся, но не на стул, а на стол. Уселся всей задницей и, как ни в чем не бывало, принялся побалтывать ногой, все так же молча разглядывая кардинала. Если так пойдет и дальше, наглый пришлый чего доброго и с кулаками на него набросится – вон, как мускулы-то напряжены.
– Все эти дни, – не поздоровавшись, начал Манай, – э-э-э… господин цесаревич, ваши слова не шли у меня из головы…
– Какие именно слова, э-э-э… господин кардинал? – в тон Его преосвященству поинтересовался Фрол.
– Слова о Творце, – Манай решил закрыть глаза на соблюдение всяческих этикетов, прекрасно понимая, что итог предстоящего разговора жизненно важен. Он вообще решил говорить откровенно. Конечно, до определенной степени откровенно. – Сколько дней прошло с тех пор, как вас преобразовали?
– Ну, если сегодня э-э-э…
– Четырнадцатое, – подсказал кардинал.
– В таком случае – ровно две недели.
– И в течение этих двух недель в мире за стеной больше не появилось ни одного пришлого!
Последние четыре дня, в то время, пока светило больше одного солнца, кардинал постоянно интересовался о том, что происходит на Нейтральном острове. Но на острове не происходило абсолютно ничего! Словно он превратился в запретное место.
– Никогда такого не было, господин Фролм, никогда! Да, перерывы в появлении преобразованных случались, но очень редко и в течение не больше двух-трех дней, ну, может быть, дней пяти. Но чтобы Творец не преобразовывал так долго – такого не случалось ни разу за все существование мира за стеной. Неужели с ним и в самом деле случилось что-нибудь непоправимое?!
– Ваше преосвященство, это я, только будучи каскадером, выдавал себя за другого. В жизни же у меня есть давняя привычка – никогда не врать. – Фрол перестал побалтывать ногой, как бы подчеркивая этим серьезность своих слов. – Все, что я говорил вам про наш разговор с Творцом, про ухудшение его здоровья и про выборочный преобразователь – сущая правда. И что-то еще вам доказывать я не собираюсь. Хотите – верьте, хотите – не верьте.