Смертельный розыгрыш

— Вообще-то ничего особенного. Он швырнул бокал на стойку, расколотил его вдребезги — и выскочил. Настроение у него было препоганое. Я только успела сказать ему, что вы со всей семьей уехали кататься на яхте. Я знала об этом от Сэма.

— Как вы думаете, почему он так взбесился?— спросил Фред.— Может, вы договорились с ним о встрече, да забыли?

— Нет, конечно!— Но сердце у меня упало.— Я с ним не договаривался.— Тут я вспомнил, что Дженни сначала отказывалась ехать с нами: она, мол, плохо переносит качку. Может, она назначила ему свидание, а потом передумала, но не предупредила его об этом? Тогда понятно, почему он так взбеленился, когда обнаружил, что наш дом пуст. Но неужели он способен выместить свою злость на щенке?

Одно то, что я мог подозревать в убийстве щенка Берти, свидетельствует, в каком смятении я был все эти недели: наш милый шутник создал атмосферу, в которой я утратил ощущение реальности. Должен, однако, признаться, что не последнюю роль тут сыграло мое чувство к Вере. Наша собственная вина ищет себе оправдание в чужой. Когда в семнадцать тридцать мы все собрались в шатре, некий малопочтенный Джон Уотерсон принялся убеждать меня, что если Дженни обманывает меня с Берти Картом, то ничто не препятствует моему сближению с Верой.

Вера Пейстон появилась из-за занавеса с надписью «ЖЮРИ И КОМИТЕТ» и взошла на невысокий помост, воздвигнутый перед ним; она была невыразимо прекрасна в своем золотом сари. Я стоял в первом ряду, и мне показалось, что ее взгляд задержался на мне. За ней вышли еще несколько женщин, украшенных — Дженни угадала совершенно точно — веточками орхидей. Следом -потянулись судьи-мужчины с гвоздиками на лацканах; стебли цветов были упрятаны в металлические чехольчики. Замыкал это маленькое шествие Роналд Пейстон.

Послышался гул рукоплесканий. Роналд обратился к Элвину Карту с несколькими словами, тот, со странно оробевшим видом, спустился с помоста и зашептал на ухо своему брату. Берти нырнул за занавес и вынес оттуда какой-то небольшой предмет, этот предмет он передал Элвину, который стоял спиной к публике. Элвин поставил его на пол, около занавеса; это была бутоньерка в металлическом чехольчике.

Затем Роналд выступил с краткой речью. Она была куда менее напыщенной, чем та, которой он попотчевал нас на званом ужине, в ней даже звучали самокритичные нотки, но в конце концов все празднество устроено им, и чтобы отдать должное его благородной деятельности, достаточно оглядеться вокруг. Он приветствовал посетителей, поблагодарил судей и других помощников; по его мнению — а он надеется, что это мнение разделяют все присутствующие,— в Нетерплаше еще не было столь удачной выставки. В заключение он сказал, что ему удалось уговорить свою жену вручить призы, и, многозначительно взглянув на Элвина, сел.

Вера приподнялась, но Элвин жестом попросил ее сесть, и она села.

— Леди и джентльмены,— начал он,— мне выпала честь поблагодарить Роналда Пейстона и его супругу за их щедродушие. Мистер Пейстон совершенно прав в своем утверждении, что в Нетерплаше еще не было столь замечательной выставки; по своей скромности он, однако, умалчивает, что без него Нетерплашская цветочная выставка вообще прекратила бы существование…— Элвин замолчал и глотнул воды из стакана. Он, казалось, был в чудовищном напряжении; и я даже заподозрил, что он в сильном подпитии.— Мы все с большой радостью узнали, что наш сквайр оставляет свою широкую коммерческую деятельность, чтобы обосноваться на постоянное жительство здесь, среди нас, в прекраснейшей из деревень прекраснейшего графства. К сожалению, как многие из вас знают, мирная жизнь в этой прекраснейшей деревне, которой мы все так гордимся, недавно была омрачена неприятными происшествиями.— При этих словах публика перестала ерзать и начала внимательно слушать.— Мы верим и надеемся, что эти происшествия больше не повторятся, а преступник будет изобличен и схвачен. Но хватит об этом. Я только хотел бы, с милостивого согласия Роналда Пейстона, объявить во всеуслышание, что, если между нашими домами и были какие-то недоразумения, отныне они принадлежат прошлому…

— Катился бы ты, старый олух, домой!— громко пробурчал вдруг один из тех деревенских стариков, разговор между которыми я случайно подслушал на выставке ягод и плодов.

Элвин, ничуть не растерявшись, ответил ему на том же дорсетском диалекте:

— Если ты считаешь, Джек Мастере, что язык у тебя подвешен лучше, подымайся сюда, на помост, и шпарь сам.

Ответом был громовой хохот, и старый Джек Мастере добродушно покрутил головой: сдаюсь, мол, твоя взяла.

— В далекие дни своей молодости я, как известно, был приверженцем той устарелой формы шутки, которая называется розыгрышем. Вот таким розыгрышем я хотел бы, леди и джентльмены, отметить это празднество.