Смертельный шторм

Он подумал о Рафэне и закрыл глаза, стараясь не представлять, каково это, быть захваченным безумием, поглотившим другого космодесантника или Кассора. Быть потерянным и преданным проклятию, заключенному в самой крови. Карлаен открыл глаза, и посмотрел на едва дышащего Флакса, лежащего на земле.

Найдем ли мы ответ, благодаря тебе? — подумал он. — Ты — наше спасение, как думает Корбулон, или это всё ничего не стоило?

Карлаен услышал скрежет когтей по камням и крутанулся, сбив молотом в полете прыгнувшего генокрада. Жесткий удар прибил существо к земле, превратив его в окровавленную кучу плоти. Карлаен осмотрел площадь, обнаружив ещё больше многоруких силуэтов, подкрадывающихся к нему сквозь руины. Он в последний раз попробовал связаться с остальными, но в воксе был только шум статики. С упавшей статуи Императора на него бросился второй генокрад.

Карлаен развернулся и ударил чудовище вбок, размозжив его о статую. Ихор забрызгал обгоревшее лицо Императора, а тело генокрада скатилось на землю. Капитан посмотрел назад и увидел новых генокрадов, скачущих к нему сквозь дым.

Следующие несколько мгновений расплылись в круговорот крови и смерти. Теперь у Карлаена не было боеприпасов для штурмболтера, но появилась необходимость защищать бессознательного губернатора, и ему пришлось уйти в оборону. Молот был как орудием, так и играл роль щита. Он вращался, поворачивался, вбивал и проскальзывал, не замедляясь, всегда оставаясь в движении, заставляя врагов нападать на него.

Наконец, он остался один, в окружении изломанных трупов тиранидов. Молот тяжело лежал в его руке, символ ордена, украшающий древнее реликтовое оружие, скрылся под липкой массой размозженного мяса и чужацкой крови. Площадь заполнилась дымом, и Карлаен с трудом различал своё окружение. Он подался назад, к статуе, когда с неба посыпалась ещё тлеющая зола. Его глаза болели от жара, приближающегося со всех сторон от дворца. Воздух был полон ядов и пепла.

Карлаен прищурился. И так слабый солнечный свет теперь был спрятан за всё растущими клубами дыма. Капитан не слышал и не видел ничего. По телу расползалась усталость, захватывая по одной мышце, а с ней пришёл красный гул, становившийся всё громче вместе с накапливающейся утомленностью. Скоро он уже не сможет сопротивляться или направлять её, только погрузиться в глубину. А затем…

Он оттолкнул эту мысль и постарался собраться со всеми оставшимися силами. Сквозь золу он увидел генокрадов, вновь собирающихся среди разбитых статуй, украшавших площадь. Затем из орды выскочил более крупный ужасный силуэт, усевшийся на безголовую статую.

После падения в глубины Отродье Криптуса выглядел потрепанным… Панцирь был покрыт трещинами и грязью, капающей и застывающей от жара пламени. Впрочем, он всё равно двигался с такой же жуткой грациозностью, как и всегда и, казалось, не растерял своей ужасной силы. Сгорбившись на плечах статуи, он бросил на Ангела полный ненависти красноречивый взгляд.

Карлаен покачал головой.

— Целеустремленность — удел не одних лишь избранных Императора, — пробормотал он. Очередная строка из «Размышлений Ралдорона». Первый магистр говорил об орках, но повелителю выводка фраза тоже подходила, решил Карлаен. Он сплюнул кровь на землю перед собой и вздернул подбородок.

— Ну, тварь. Чего ты ждешь?

Повелитель выводка смотрел, как его жертва готовится к тому, что последует дальше, и почувствовал легкое беспокойство. Он никогда раньше так не охотился, никогда не сталкивался с существом, способным сопротивляться его воле.

Ему не нравилась эта игра.

Отродье сгорбился на статуе и с отвращением осмотрел гиганта в красной броне. Пришелец испортил всё, а время почти вышло. Повелитель чувствовал, что теперь, когда земля тряслась, а небо кровоточило огнем, внимание Разума улья уже обращается к нему. Что-то прибыло на могильных ветрах безжалостных звезд, и на отражение этого будет брошен каждый рой.

Но не сейчас. Не… сейчас. Не раньше, чем его брат получит своё наказание. Не сейчас, пока узурпатор ещё был жив. Когти тиранида погрузились в поверхность статуи, когда он представил, как вонзает их в мягкую плоть брата. Он ждал этого момента годы, десятилетия. Этой последней мести, которая покажет губернатору полную цену его предательства.

Отродье чувствовал разум своего брата, он был слаб и затуманен болью. Это не приносило повелителю выводка удовлетворения, хоть он и не понимал почему. Перед мысленным взором тиранида пронеслось лицо Флакса, и он задумался, почему не убил его, когда у него был шанс. Отродье так сильно хотел этого, но что-то остановило его — другие лица, другие голоса, воспоминания, которых он не понимал.

Это твой брат Август. Он защитит тебя, Тиберий, — шептал ему женский голос.

Но он не защитил. А потом было уже слишком поздно.