Бурная подготовительная деятельность продолжалась целую четверть. А к началу второй прибыл первый караван с обогатительной фабрики. Вереницу телег сопровождали две сотни «длинных пик». Грон принял доклад от старшего сотника, дородного, начавшего полнеть капитана, у которого на лице было отпечатано сознание собственной значимости, и, подойдя к телегам, стал внимательно осматривать свинцовые печати, которыми был закреплен кожаный верх. У предпоследней телеги одна из печатей оказалась сломанной. Грон резко развернулся к сотнику и вопросительно уставился на него. Тот побледнел. Грон несколько мгновений в упор смотрел на него, потом спросил:
— Кто?
Сотник сглотнул.
— Ну?!
— Я-аа… не знаю.
— А я хочу знать. И узнаю. С вашей помощью либо без нее, после того как вы будете уже неспособны оказывать эту помошь хоть кому-нибудь.
Сотник мелко закивал головой. Он потерял способность что-либо сознавать, кроме одного: каким-то образом он вызвал неудовольствие самого Великого Грона. Грон досадливо поморщился:
— Постройте людей, капитан. Пешими.
Сотник подпрыгнул и дикими скачками помчался выполнять отданное распоряжение. Грон проводил его взглядом. Пожалуй, следует ужесточить критерии отбора новобранцев. Если такой тупица каким-то образом пролез в офицеры…
Как Грон и предполагал, виновником переполоха оказался сам капитан. Когда караван отъехал от фабрики, он на первом же привале, несмотря на возражения командира второй сотни, сломал печати и, вытащив тяжелый контейнер, открыл крышку и принялся разглядывать непонятное содержимое. Потом грязно выругался и, наорав на ротного сержанта, приказал сделать все как было. Сержант растопил свинец и сварил половинки печати, искусно пробороздив рисунок печати острием кинжала, так что на первый взгляд ничего нельзя было заметить. Капитан два дня после этого ходил раздраженный. Его сотня прибыла из Восточного бастиона специально для сопровождения особого груза. Видимо, он ожидал, что под такой охраной будет перевозиться что-то вроде золота или драгоценных камней. Но вскоре повеселел и похвастался командиру второй сотни, что сам вызвался в эту поездку и теперь, по прибытии обратно в Восточный, его сотня не будет отправлена на летнее патрулирование. Грон молча выслушал все, что ему рассказали, и повернулся к капитану, ронявшему со лба крупные капли пота.
— Проходили ли вы инструктаж у уважаемого Сайторна? Капитан не мог говорить и только кивнул с придушенным всхрипом.
— Говорилось ли на этом инструктаже, что вам вменяется в обязанность не только доставить груз по назначению, но и сделать это, не допустив повреждения ни одной печати?
На этот раз капитан не смог даже кивнуть. Грон несколько мгновений смотрел на него, потом бросил сквозь зубы:
— Прикончить.
Капитан заорал и бросился на колени, но Грон отвернулся и пошел прочь. Вопли капитана резко прервались, после чего послышалось, как на землю упало тяжелое тело.
Целую луну шел монтаж камер, устанавливались бронзовые паропроводы, перепускные клапаны и воздуховоды, тщательно изолировались камеры. Люди работали как проклятые. Грон похудел, почернел и осунулся. Он спал по два-три часа в сутки и не меньше остальных успевал поработать кайлом или молотком, изготовленным из мягкой бронзы, плюща податливые свинцовые листы. А кроме того, он лично проверял каждую камеру, таская за собой десяток отобранных ребят, которые должны были стать контролерами. Он чувствовал, что явно не успевает полностью запустить свое детище до отъезда. Но надо было попытаться запустить хотя бы первый блок камер. Наконец, к началу второй луны, они начали загрузку рабочего материала. Люди работали День и ночь, и к полулунью все было закончено.
Камеры запустили ранним утром. Когда полоска воды в маленькой трубочке, игравшей роль температурного датчика, поползла вверх, Грон облегченно вздохнул и сделал знак дюжему рабу, стоящему у двух огромных воротов. Раб шагнул вперед и занял место Грона. Рабу было обещано, что если он останется в живых, то через два года получит свободу. А его жизнь зависела от поведения полоски воды в трубочке — она не должна была ни подниматься выше определенного уровня, отмеченного полоской кожи, ни опускаться ниже другого. И даже если все то о чем предупреждал Грон — мол, если это произойдет, духи вырвутся наружу и пожрут все вокруг, — окажется неправдой раб прекрасно знал, кто такой Грон и чем может закончиться его неповиновение или невнимательность. А потому предпочитал лучше не рисковать.
К исходу луны, когда прибыл второй караван с обогатительной фабрики, у которого на этот раз все печати оказались целы, Грон покинул Урочище бродячих духов.
В крепости Горных Барсов он задержался всего на один день, устроив небольшое совещание со случайно оказавшимися там Дорном, Сиборном и Ливани. Дорн сказал, что пол-луны назад у него был Яг. И, хохотнув, добавил, что тот совсем помешался на поиске врагов Корпуса.
— Ты представляешь, он пришел ко мне вечером и заявил, что я должен схватить одного из командиров полков. Он-де плохо говорил о Корпусе.