— Да, мы не хотим, — зло согласился Эд, развернувшись к жене. — Мы не любим говорить на эти темы! Это твоя дочь, и ты не сумела соблюсти ее. Двадцать пять лет соседи шипели за моей спиной, а теперь я вынужден выслушивать оскорбления в своем собственном доме, да еще от дочери этой итальянской суки.
Я вспыхнула:
— Вы невыносимы, Джиак. Вас напугали женщины. Вы ненавидите свою жену и дочь. Не удивительно, что Луизу потянуло за теплом к кому-то еще. Кто извратил ваше сознание? Местный священник?
Он поднялся из-за стола, хлопнув кружкой и расплескав пиво, и ударил меня по губам:
— Убирайся из моего дома, ты, беспородная сука! И никогда не смей возвращаться сюда со своим грязным умом и мерзким языком!
Я медленно поднялась и приблизилась к нему. Мое лицо оказалось так близко, что я ощущала запах пива, исходивший из его рта.
— Вы не смеете оскорблять мою мать, Джиак. Любое другое дерьмо из выгребной ямы, которые вы выставите в качестве своего мнения, я еще стерплю. Но если вы еще когда-либо в моем присутствии оскорбите мою мать, я сломаю вам шею.
Я смотрела на него в упор, пока он в смущении не отвел взгляд.
— До свидания, миссис Джиак. Благодарю за кофе.
Она стояла на коленях, вытирая пол, пока я шла к кухонной двери. Мои носки промокли от разлитого пива.
У двери я остановилась, сняла носки и сунула голые ноги в кроссовки. Миссис Джиак уже подобралась ко мне, подтирая мои пивные следы.
— Я же просила тебя не говорить с ним об этом, Виктория.
— Миссис Джиак, все, чего я хочу, — это знать имя отца Кэролайн. Скажите мне, и я больше никогда не побеспокою вас.
— Ты не должна возвращаться. Он вызовет полицию. А не то застрелит тебя собственноручно.
— Что ж, хорошо, в следующий раз я приду с ружьем.
Я вытащила свою визитную карточку из сумки:
— Позвоните мне, если передумаете.
Она ничего не сказала, но карточку взяла и поспешно засунула ее в карман передника. Я потянула на себя сверкавшую чистотой ручку двери и покинула миссис Джиак, с сердитым лицом продолжавшую стоять в дверях.
Глава 5
ПРОСТЫЕ РАДОСТИ ДЕТСТВА
Я сидела в машине, пока не остыл мой гнев и дыхание не стало ровным.
«Какие страдания она нам причинила!» — со злостью передразнила я Эда.
Несчастная девчонка, бедный храбрый подросток! Какое мужество надо было иметь, чтобы просто заявить Джиакам, что она беременна, чтобы отказаться пойти в дом для незамужних матерей, в который они хотели упечь ее! Девушки из нашей высшей школы, даже самые неунывающие, возвращались оттуда с душераздирающими рассказами о тяжелом изнурительном труде, спартанских неуютных комнатах, скудной пище и мучениях, длящихся до тех пор, пока их девятимесячное заточение не прекращалось с помощью принимавших, роды монахинь.
Я испытала отчаянную гордость за свою мать, сражавшуюся с добропорядочными соседями. Я вспомнила тот вечер, когда они шеренгами проходили мимо дома Луизы, швыряя яйца в окна и выкрикивая грязные оскорбления. Габриела вышла на веранду и привела их в чувство.
«Ах да, вы же христиане, не так ли? — спросила она их на своем английском с сильным итальянским акцентом. — Ваш Христос должен очень гордиться вами сегодня».
Мои голые ноги начали замерзать. Холод постепенно отрезвил меня. Я завела двигатель и включила обогреватель. Когда пальцы ног согрелись, я поехала вниз к Сто двенадцатой улице, где повернула на запад, держа на Лайн-авеню. Там жила сестра Луизы — Кони со своим мужем Майком и пятью ребятишками. Раз уж я ошиваюсь тут, на Южной стороне, я могла бы навестить и ее.
Кони была на пять лет старше Луизы, но она продолжала жить с родителями, когда ее сестра забеременела. На Южной стороне живут при маме с папой, пока не выйдут замуж. А Кони жила с ними даже после того, как стала женой, пока супруги не накопили денег на собственный дом. Когда они наконец купили свой дом с тремя спальнями, она ушла с работы, чтобы стать матерью. Это еще одна традиция Южной стороны.
По сравнению со своей мамашей Кони считалась просто неряхой. На крошечном газоне перед домом валялась забытая корзина, и даже моему неискушенному взгляду было ясно, что веранду давно не мыли. Однако стекла на двери и в окнах были вымыты, а деревянные рамы начищены воском.
Когда я позвонила, к двери подошла Кони. Она улыбнулась, завидев меня, но как-то нервно, будто ей уже звонили родители, чтобы предупредить, что я могу появиться.
— О-о, это ты, Вик! Я… я только что собиралась в магазин.
Ее длинное костлявое лицо не умело лгать. Кожа ее, розовая и веснушчатая, точь-в-точь как у ее племянницы, стала пунцовой, пока она говорила.
— Как жаль, — сказала я сухо. — Прошло десять лет с тех пор, как мы виделись последний раз. Я надеялась застать детей и Майка.
Она продолжала стоять в проеме двери.
— Ты навещала Луизу, да? Мама сказала мне. Луиза плоха…
— Луиза в ужасном состоянии. Кэролайн говорит, что врачи ничего не могут сделать. Они просто пытаются поддержать ее. Я жалею, что никто не сказал мне об этом раньше. Я приехала бы несколько месяцев назад.