Минут через сорок я наконец поравнялась с местом аварии. Одна машина перевернулась, вторая врезалась в стену туннеля, фары разбиты. Асфальт блестел от осколков стекла, полицейские и аварийные машины сгрудились вокруг обломков крушения, как обоз колонистов перед нападением индейцев. Наблюдая за тем, как спасатели просовывают в перевернутую машину «челюсти жизни» – пневматическое устройство, раздвигающее искореженные части, чтобы добраться до пострадавшего, – я гадала, не одно ли у нас с водителем было место назначения.
Наконец путь освободился. Я помчалась по туннелю, выехала у Де-Луримье и уже через несколько минут была в лаборатории. Выходя из лифта на двенадцатом этаже, я уже поняла: что-то неладно.
Стойка администратора пустовала, настойчиво звонил телефон. Пока я пересекала фойе, сосчитала звонки. Пять. Пауза, затем тишину разорвала новая трель.
Я вставила свой пропуск, стеклянные двери распахнулись. Рядом с женской уборной стояла наша женщина-администратор – глаза покраснели, в руках скомканная в тугой шарик салфетка. Секретарь успокаивала ее, обняв за плечи.
По всему помещению стояли, сбившись в небольшие группки, сотрудники и что-то обсуждали – приглушенные голоса, напряженные лица. Словно в комнате ожидания перед операционной.
В памяти внезапно всплыла другая сцена.
Пятнадцать лет назад. Я оставила Кэти на попечение своей сестры, а сама отправилась по делам. Сворачивая на свою улицу, попала в тиски такого же необъятного ужаса, ощутила тот же приток адреналина в крови.
Глаза выхватывали кусочки происходящего, в которых не было никакого смысла. Гарри и соседи, стоящие на дороге. Нелепость. Они же не знакомы. Лицо сестры: тушь растеклась по бледным щекам. Она обхватила себя руками.
Куда подевалась Кэти?
Я мысленно взмолилась: «Милосердный Боже, только не Кэти! Что угодно, но только не моя девочка!»
Глаза соседей, переполненные состраданием, наблюдающие, как я на шатких ногах выхожу из машины.
Макдафф сорвался с места и попал под колеса «бьюика». Собака погибла. Облегчение, запоздалая печаль. Ужасно, но я справлюсь. Мой пудель умер, но с дочерью все в порядке.
Теперь, при виде коллег, я чувствовала тот же страх.
Что здесь, черт возьми, случилось?
Сквозь вторые стеклянные двери я увидела Марселя Морена, что-то горестно обсуждавшего с Жаном Пелетье. Я набрала код и оказалась внутри.
Заслышав шаги, они резко замолчали и посмотрели в мою сторону.
– Что? – спросила я.
– Доктор Ламанш. – Глаза Морена лихорадочно блестели. – Он потерял сознание, когда проводил вскрытие Чероки Дежардена.
– В котором часу?
– Все ушли на обед, он остался работать один. Когда Лиза вернулась, обнаружила его лежащим на полу. Без сознания, едва дышал.
– Надежда есть?
Пелетье сдавленно прокашлялся.
Морен покачал головой:
– Все в руках Божьих.
22
В пятницу первым делом я позвонила в больницу. Состояние Ламанша стабилизировалось, но он по-прежнему оставался в отделении интенсивной терапии, и посетителей к нему не впускали. Из медсестры удалось вытянуть только это.
Как никогда чувствуя собственную беспомощность, я заказала цветы, потом приняла душ и оделась.
Дверь в комнату Кита оставалась закрытой. Я не разговаривала с ним со среды и даже не могла сказать наверняка, где он провел предыдущую ночь. Приехав домой, я нашла на холодильнике записку. Он придет поздно. Мне не стоит его дожидаться.
Я и не стала.
Заваривая кофе, я напомнила себе, что следует позвонить Гарри. Хотя моему племяннику уже исполнилось девятнадцать и период неусыпного контроля остался позади, мне все-таки хотелось выяснить, насколько сильно, по мнению родителей, мне надлежит опекать Кита. И как долго.
Кит медленно, но верно завоевывал пространство. Холодильник ломился от замороженной пиццы, сэндвичей с постной говядиной, хот-догов, жестянок с тушеной фасолью и банок с содовой. Сырные палочки, чипсы «Начо» в сыре и перечном соусе, пончики, упаковки всевозможных сухих завтраков выстроились шеренгами на кухонных полках.
В гостиной мой телевизор превратился в игровую приставку, по полу змеились провода, напоминая запутанные спагетти. Диски громоздились на полках и валялись по всему дому. Мятые джинсы, носки и велосипедные шорты грудой возлежали на одном кресле, с ручки второго свешивалась ковбойская шляпа. В прихожей две пары тяжелых ботинок лежали на самом проходе.
Мой дом выглядел так, словно здесь поселился Гарт Брукс[21] собственной персоной.
Я повесила вместо записки Кита свою, в которой говорилось, что я приеду домой к пяти и буду рада лицезреть своего дражайшего племянника за ужином. После чего отправилась на работу.
В лаборатории царила такая же мрачная атмосфера, как и накануне. На утренней планерке Морен объявил, что разговаривал с женой Ламанша. По ее словам, муж все еще в коме, но основные показатели организма стабильны. Врачи считают, что кома вызвана кардиогенным шоком. Она позвонит, если наметятся какие-либо изменения. Обсуждение дневных заданий прошло быстро и деловито, без обычного подшучивания.