Смертеплаватели

Поняв недосказанное, Виола задумчиво кивает. Её взгляд скользит по корешкам книг за стеклом шкафа. Слегка задерживается на «Истории Южноамериканской войны», потом на «Ярче тысячи солнц» Юнга. Иногда мне приходит в голову, что она способна мгновенно прочесть книгу, не открывая её. Но спросить напрямую — то забываю, то стесняюсь…

Наконец, чуть побледневшие сегодня губы наставницы размыкаются.

— Алёша… Честно говоря, вот именно теперь я не боюсь того… о чём ты говоришь.

— Вот те раз! Но почему? Столько слабых, которых так легко заморочить, сбить с толку; столько неграмотных, суеверных, легко внушаемых…

Покачав головой, Виола укоризненно морщится.

— Нет, дружок. При всей своей слабости, внушаемости, безграмотности… и в чём ты там их ещё обвиняешь… наши с тобой предки с незапамятных времён боролись со злом отнюдь не виртуальным… ого, с каким! И вокруг себя, и в себе. Да, обманывались, начинали верить в какую-нибудь чепуху, в краснобая какого-нибудь, жулика, изображавшего из себя мессию… получали бомбами по голове, как немцы в 1945-м… трезвели, потом опять заблуждались… Но — выжили ведь! И хороший, добрый мир построили. И подвели его к началу Общего Дела. Ты можешь смеяться, но я верю в людей. Верю, что — среагируют вовремя, не оскотинятся, не озвереют. Да и мы начеку… на каждого из этих «тёмных» найдём десяток «светлых». В общем, верю, и всё тут.

— Ладно, допустим. — И я задаю вопрос, который давно вертится у меня на кончике языка. — А скажи, любовь моя, честно: вот мы, первовоскрешённые… ты правду тогда сказала? В самом деле обладаем чем-то таким, особым? Вожди народов, отцы-матери и прочее… энергия особенная… Поэтому нас поставили на передовую, поручили собирать людей?

Углы губ Виолы вместе с прищуром тёмно-чайных глаз обнаруживают лёгкое, лишь мне заметное лукавство. О, как я её уже изучил! Любовь и наблюдательность — две стороны одной медали.

— Честно? Ну, нет у вас никаких таких… энергий. Не обижайся. Но вы, если хочешь… старшие дети. Первенцы. Так и хочется поручить вам заботу о младших.

Она вздыхает.

— И вообще, ты единственный, с кем я могу вот так… напрямую!

XXV ІІ. Алфред Доули и Джэнет Хардкасл. Развёртки: Египта, затем Лондона

Сожги то, чему ты поклонялся; поклонись тому,

что сжигал.

Ремигий, архиепископ Реймсский

…— Смотрите-ка, там ещё один турист. Эй, мистер! С наступающим вас!..

Свежий, точно вздох прохладного ветерка, девичий голос. Доули резко обернулся.

Со стороны пирамиды Хафра, наверняка по Священной дороге поднявшись из котловины, где лежит Сфинкс, подходила небольшая экскурсия. Часовые с копьями не замечали её, — инверсор работал вовсю… Группа отправилась в Гизу рано утром, убоявшись дневной жары. Вёл типичный английский профессор, современник Доули, в сюртуке и мятой шляпе, с висячими седыми усами а ля Ницше; да и все прочие были — вот сюрприз! — типичными лондонцами начала ХХ века. Пожилой полный клерк в подтяжках и котелке, — пиджак он перекинул через руку; франт с Пикадилли, в клетчатой паре и туфлях с белыми гетрами, с повисшей на его локте жеманной дамой под кружевным зонтом; сутулый интеллигентный старик в пенсне… все они мигом стали неинтересны Доули, когда он рассмотрел ту, что крикнула.

Очень стройная, в изящном песочном костюме и шляпке с небольшим бантом, преображённая, но узнаваемая, к нему шла цветочница, которой в последнюю ночь своей первой жизни Мастер швырнул горсть соверенов, дабы приобщить девушку к учению Тьмы.

Минуту спустя и она узнала Доули. Мотыльки густых ресниц забились, чуть не взлетев со сразу побледневшего скуластого лица; руки в лайковых перчатках стиснули сумочку.

— Да, это я, мэм, — сказал Алфред, снимая шляпу и кланяясь, насколько позволял живот. — И… э-э… простите меня за мой вид!

Он знал, что выглядит ужасно — с заплывшими кровью глазами, с отросшей щетиной, в костюме, который после ночных приключений заставил бы устыдиться даже бродягу из Уайтчепела. После вчерашнего изгнания Владык — должно быть, окончательного — Мастер почти бессознательным напряжением воли перенёсся в Гизу. Хотел увидеть свою последнюю опору в этом мире, бледного духа пирамид. И — даром молил несколько часов о встрече, повторял до хрипа заклинания: Ортоз не явился…

Экскурсанты, стоя кучкой, оторопело глядели то на свою спутницу, то на Доули; наконец, франт громко, напоказ изрёк, поигрывая тростью:

— Вот, говорят, что Лондон — большая деревня; да весь мир деревня, и даже не очень большая!..

— Любой англичанин, сэр, стремится хоть раз побывать здесь, у истоков цивилизации! — возразил профессор.

Оккультист и цветочница не слушали, по-разному, но одинаково глубоко взволнованные встречей.

…Постеснявшись войти в квартиру Доули на Оксфорд-стрит, Джэнет на скамейке в ближайшем сквере подождала, пока он приведёт себя в порядок и переоденется. День был на редкость ясен для лондонского предновогодья.