Смерти смотрели в лицо

«Страшный человек,— подумал Георг.— Не доведись попасть к такому».

Но именно Потёмину передали нового переводчика для негласной проверки. Как-то он взял его, еще невооруженного, с собой в тюрьму. По предъявленной квитанции получил арестованного — мужчину лет тридцати пяти в солдатской гимнастерке, черноволосого. Пока вел его в здание ГФП, бросал настороженные взгляды на Вебера — как тот держит себя.

Арестованный был одним из советских парашютистов, заброшенных в немецкий тыл для диверсионной работы. Его и еще 27 человек, в том числе и местных жителей, схватили в Авдеевском районе бандиты Кона-рева.

В комнате на первом этаже парашютиста уже ждали следователи и конаревцы. Вместе с Потёминым они набросились на него и начали избивать резиновыми плетками с проволочной сердцевиной. То и дело раздавались выкрики.

— Где остальные? Ты скажешь, где остальные?

Голова и шея парашютиста почернели. Кровь обрызгала стены и пол. Мужчина уже не кричал, а хрипел, но Потёмин методически полосовал его. Георг сидел, словно мумия, за пишущей машинкой, боясь малейшим движением выдать свои чувства. Через полчаса его послали за уборщицей.

После обеденного перерыва избиение продолжалось на третьем этаже. У обреченного вытек глаз, руки и ноги не двигались. Около четырех часов дня истерзанного человека выволокли во двор ГФП. Над ним, заложив руки за спину, стоял Майснер. Тут же был и Потёмин. Появился на лошади Конарев. Соскочил на землю, и они вместе с Потёминым связали изувеченному ноги, а веревку прикрепили к седлу. Конарев вскочил на седло и рванул лошадь с места. Позади бежал Потёмин и кричал:

— Скажешь, стерва, где остальные! Скажешь?

Волочившийся по земле парашютист молчал.

В приказе Майснера была вынесена благодарность сотрудникам тайной полиции, в том числе Потёмину, за удачно проведенную акцию на Скотопрогонной улице, где каратели заживо сожгли нескольких подпольщиков.

Принимал переводчик участие и в аресте патриотов в Макеевке.

После расстрелов на Калиновке перед шурфом шахты №4—4 Потёмин и его напарники привозили мешки, набитые одеждой погибших. Сам переводчик по возвращении с акции тщательно чистил пистолет, смазывал и брал у оружейника новые патроны.

Выполняя задание советского командования, Георг Вебер однажды проник в секретную комнату ГФП, где хранились личные дела, заведенные на всех сотрудников. В папке Потёмина оказались автобиография, заявление, в котором он добровольно изъявил желание работать в ГФП, подписка о неразглашении секретов немецкой контрразведки и подписанная присяга на верность Гитлеру. На бумагах стояли резолюции: обучен борьбе со шпионами и диверсантами и штамп «Проверен». Тут же лежала характеристика, написанная заместителем шефа тайной полиции Кернером, в которой говорилось, что Потёмин проявил себя в борьбе с большевиками и заслуживает поездки в рейх.

Среди несекретных бумаг в ГФП распространялся еженедельный дневник розыска советских патриотов. В нем в последнее время постоянно значилось, что повсеместно и тщательно разыскиваются Павел Колодин и Александр Шведов...

На первом этаже здания были канцелярия ГФП и комната предварительных допросов. В нее завели Шведова и Новикова. Потёмин бросился к Александру Антоновичу и с профессиональной быстротой обыскал его. Вытащил из заднего бокового кармана брюк маленький браунинг, а из кармана пиджака документы на имя Гав-риленко. Через минуту появился Майснер. С нескрываемым интересом посмотрел на задержанных, ткнул пальцем в Шведова и спросил Потёмина:

— Кто такой?

— По документу — Гавриленко Александр Антонович.

— Это он? — обратился полицайкомиссар к Шестопалову.

— Так точно! Мы следили за ним.

— А этот? — Майснер показал на Новикова.

— Шел с ним. Пытался бежать, но мы задержали.

— Его поставьте в угол,— приказал шеф и вперил свои черные глаза в испуганное лицо Новикова. Тот не выдержал пронизывающего взгляда и опустил голову.

— Гут,— сказал Майснер и, довольный, ухмыльнулся. Подошел к Шведову и уставился на него. «Видимо, мнит из себя психолога,— подумал подпольщик.— Интересно, какого мнения ты обо мне?»

Александр Антонович наблюдал за немцем, чтобы отвлечься от назойливой мысли о Слезовском — это он навел на след. Майснер кивнул. Шведова схватили за руки и усадили на стул лицом к спинке. Задрали парусиновый пиджак и рубаху, завязали их на голове.

Обжигающие удары резинового шланга оставляли на спине кровавые полосы. Новиков, увидев багровые рубцы, подался вперед, потом отшатнулся в угол и закрыл лицо руками.

— Довольно,— приказал Майснер. Повернулся к Новикову и снова ухмыльнулся. - Это, кажется, из хлипких. Прекрасно.

Шведов понимал по-немецки, и ему вдруг стало страшно. Вспомнились все слова недоверия, высказанные товарищами в адрес Новикова.