Джуди сочла Глоегоер намного более скверным местом. Условия в новом лагере были более жесткими, пища – еще более скудной, охрана – более строгой и более враждебной, а друзья Джуди ослабели и полностью ушли в собственные страдания. Муки, которые претерпели эти люди за последние четыре с половиной месяца, в том числе гибель «Кузнечика», поход по пустынному острову через суматранские джунгли, пленение и заключение в Паданге, теперь наложились друг на друга и изнурили собаку. Джуди потеряла вес и былой задор. До того, как японцы взяли Сингапур, собака весила 27 килограммов, но теперь похудела почти на пять. Худоба собаки была очевидна, пятна на ее шкуре сильно полиняли, а взгляд ее добрых карих глаз стал более напряженным, поскольку мысли о еде мучили Джуди все сильнее.
Поначалу Джуди держалась рядом с Сирлом, Панчоном и другими людьми, которых она знала лучше всего. Джуди спала рядом с ними, часто прячась под нарами или в темноте, царившей в конце барака. Охранники Глоегоера стали замечать ее все чаще и чаще. Хотя некоторые охранники не обращали на собаку внимания, другие развлекались тем, что пытались пнуть ее или попасть ей в голову камнем. У Джуди, в общем, сохранялось достаточно животной прыти, чтобы избежать этих ударов, и она быстро научилась держаться вне поля зрения охранников. Голод и необходимость добывать еду охотой выгоняли ее на открытое пространство, на территорию между бараками и оградой лагеря. Джуди могла выбираться за периметр и уходить в лес, где ей довольно быстро удавалось поймать какую-нибудь дичь, но миновать охрану, которая патрулировала ограду, было нелегким делом. Джуди перенесла время своих вылазок на ночь, когда можно было наловить больше дичи и легче уклониться от охранников. В отличие от Паданга, в Глоегоере ее не привязывали и не держали взаперти.
Но все это не означало, что в жизни не было радостей. Энтони Симмондс записал в дневнике о том, как тренировал пойнтера: «Этим вечером получил много удовольствия, потому что гонял собаку Джуди по стометровке вдоль барака; даже использовал жестянки из-под керосина и еды как барьер, через который она прыгала».
Явное неуважение, с которым Джуди относилась к японцам и которое всегда было при ней, теперь стало еще более очевидным. «Она всегда прыгала, косясь на часовых, и молча скалилась на них, – вспоминал Сирл. – Такая явная ненависть могла довести ее до гибели – ее просто застрелили бы, и все».
Говоря по правде, Джуди теперь часто пренебрегали. Заботившиеся о ней пленные теперь были более заняты, чем в Паданге. В конце концов, их постоянно отправляли на дневные работы за пределами лагеря. Много времени проходило в поисках еды, но эти поиски вызывали все большее отчаяние. На уход за собакой времени оставалось мало. Пленные утешались тем, что Джуди выживала самостоятельно. Если когда-либо существовало животное, которое люди могли спокойно оставить на произвол судьбы, даже во вражеском лагере для военнопленных, то этим животным была изобретательная пойнтерша Джуди.
Для начала пленных в Глоегоере заперли на три недели в бараках. Они обоснованно задавались вопросом, не станет ли это новой системой. Если так, то она являла собой жестокое пробуждение после сравнительно удобных условий содержания в Паданге. С другой стороны, пленные, по-видимому, не слишком скучали по гуляньям по лагерю. Здесь не было спортивных площадок или бильярдных столов. Время от времени на крошечном клочке покрытой травой земли устраивали игру в регби, но весь спорт ограничивался этой площадкой. В лагере были только длинные бараки и гравийный плац, на котором кое-где росли кокосовые пальмы. В этом месте ничто не радовало глаз. В Паданге были горы, в Белаване – море. А в Глоегоере не было ничего, кроме жары и пыли.
В бараках стояли две длинные приподнятые платформы, разделенные центральным проходом. Нары были всего лишь деревянными досками, 186 сантиметров в длину и 46 сантиметров в ширину, прикрепленными к стальной раме. Черепичные крыши населяли крысы, питавшиеся бананами и другими фруктами, которые росли над головами людей, манили их, но оставались недосягаемыми, хотя Джуди иногда удавалось что-то ухватить. Окна были только в одной стене бараков. Голландцев держали в трех бараках, в одном – британцев, в другом – австралийцев. Все теснились на участке площадью не больше футбольного поля. По свидетельству Симмондса, люди находились в «страшной скученности». Дж. Э. Р. Персонс писал в дневнике: «В одном бараке содержали 199 человек, в другом – 120. Каждая секция была рассчитана на 80 кули, а не на 199 европейцев».