Смертная чаша весов

Монк стоял у огня, немного вздернув брови и слегка презрительно улыбаясь.

— Ты нужен Рэтбоуну! — продолжала Эстер, сердясь, что ему надо это растолковывать. Он сам бы должен был это понимать. — Он столкнулся с гораздо более серьезными препятствиями, чем представлял раньше. Возможно, ему вообще не следовало браться за это дело, но он взялся, и нет смысла сейчас сожалеть об этом.

— И я полагаю, что ты, в своей наставительной манере, уже сообщила ему об этом? — язвительно спросил сыщик.

— А ты сам ему не говорил? — парировала его гостья.

— И поэтому ты предоставляешь ему сражаться в одиночестве?

Лэттерли не верила собственным ушам и почти заикалась, подыскивая нужные слова. Время от времени ей случалось думать о Монке нехорошо, однако она не могла и предположить, что он способен покинуть человека в трудную минуту. Это было не в его натуре, он не мог так поступить. Уильям сражался отчаянно и великолепно, когда ей потребовалась его помощь. Неужели он мог так легко обо всем забыть?

Вид у него был одновременно сердитым и удовлетворенным, а на губах играла почти насмешливая улыбка.

— А как ты думаешь, — спросил детектив саркастически, — какие шаги мне следовало предпринять по части этого расследования? Пожалуйста, поделись своими предположениями!

— Ну, ты мог бы изучить проблемы, связанные с политической ситуацией, — начала Эстер. — Действительно ли существовал план заставить Фридриха вернуться на родину или нет? Действительно ли Гизела считала, что он сможет вернуться без нее, или же была уверена, что он никогда на это не пойдет? Настаивал ли Фридрих на том, чтобы соотечественники приняли Гизелу? Уведомил ли он об этом фельцбургский двор и каков был ответ? Знала ли о нем Гизела? Почему графиня так ненавидела ее? Была ли Фридриху известна причина этой ненависти, в чем бы она ни заключалась? Что об этом знает брат герцогини, граф Лансдорф?

Женщина перевела дух и продолжала:

— Из всех присутствовавших тогда в Уэллборо-холле, кто имел в других немецких государствах интересы или родственные связи, которые могли бы пострадать или, наоборот, выиграть от объединения Германии? Кто имел честолюбивые военные или политические замыслы? У кого и где были союзники? А что можно сказать о самой графине фон Рюстов? Кто ее лучшие друзья? Ты мог бы все это разузнать и добыть еще множество сведений. Даже если бы их было недостаточно, ты все же положил бы расследованию настоящее начало.

— Браво! — захлопал в ладоши Монк. — И с кем я должен был вести все эти разговоры, чтобы разузнать все интересующее тебя?

— Не знаю! — отрезала Эстер. — А сам ты не способен пораскинуть умом? Поезжай и поговори с придворными Фридриха, последовавшими за ним в изгнание.

Детектив широко открыл глаза.

— Ты имеешь в виду его двор в Венеции?

— А почему бы и нет?

— И ты думаешь, это стоящая идея?

— Разумеется! Если б ты хоть немного был признателен Рэтбоуну и лояльно к нему относился, ты бы не спрашивал меня, что делать, а просто взял бы и поехал.

Беспокойство за Оливера заставило медсестру говорить резко и даже пронзительно. Детектив услышал ее беспокойство, и его лицо странно смягчилось. А потом оно выразило нечто, похожее на удивление или даже уязвленность, хотя в следующее мгновение на смену этим чувствам пришли другие.

— А я туда и еду! — сказал сыщик раздраженно. — Как ты думаешь, с чего бы это мне упаковывать вещи? Или ты хочешь, чтобы я отправился в Венецию прямо с места в карьер и в том, что на мне надето? С моей стороны умнее взять несколько подходящих к случаю вещей, если я собираюсь общаться с придворными, даже находящимися в изгнании.

Ах, она могла бы и сама обо всем догадаться! Она неверно судила о нем. Эстер почувствовала облегчение, и теплая волна этого чувства растопила гнев и страхи. Женщина поняла, что улыбается. Как она могла усомниться в этом человеке?!

— Я так рада! — Вряд ли ее слова можно было считать извинением по форме, однако оно в них звучало. — И да, тебе, конечно, потребуется соответствующая одежда. Ты отправляешься пароходом? Или поездом?

— И тем и другим, — ответил Уильям и, поколебавшись, ворчливо добавил: — Тебе не стоит так беспокоиться о Рэтбоуне. Он же не дурак! И я добуду достаточно доказательств, чтобы достойно провести процесс. Или чтобы убедить графиню фон Рюстов взять обвинение обратно, прежде чем дело дойдет до суда, — если это будут доказательства невиновности Гизелы.

Эстер немного удивилась, что Монку не понравилось ее беспокойство о Рэтбоуне. Детектив ревновал и бесился из-за этого. Девушке захотелось рассмеяться, но смех ее показался бы ему истерическим, и Уильям не постеснялся бы как следует ее встряхнуть, чтобы заставить замолчать. А она не смогла бы остановиться, ведь все складывалось так невероятно смешно! Сыщик ни за что не понял бы истинную причину ее смеха, и это только еще больше развеселило ее. И все закончилось бы тем, что они стали бы еще ближе друг другу, забыв на минуту все страхи и преграды. Хотя могли и поссориться и наговорить такого, чего вовсе не думали, но что уже нельзя было бы ни взять обратно, ни забыть…