Смертник (СИ)

   Асфальтовое шоссе кончилось, перечеркнутое полоской выжженной земли. Где-то вдали гнездом аиста на фоне светлого неба выделялась водонапорная башня. В жесткой траве, словно в подтверждение того, что девушка не сбилась с курса, у обочины, валялся указатель. Ника приблизилась к нему. Не поленилась счистить носком ботинка ком земли, приставший к первой букве. Название "оровая" ей не понравилось.

   Девушка осторожно подходила к Боровой, ожидая от деревни, державшей Красавчика в заточении, любых неприятностей. Подтверждая невеселые мысли, собака повела себя странно. Она втянула воздух, рыкнула и села, не сводя безглазой морды с Ники.

– И правильно. – Ника остановилась в двух шагах от собаки. – Там нет ничего хорошего. Я знаю. Но идти надо. Прощай, собака.

   Слепая собака задрала морду в небо и завыла.

   Обойдя покосившиеся ворота, Ника вошла в деревню сквозь дыру в заборе. Пропали звуки. Под ногами шуршала галька, но звук доходил не сразу. Как будто после купания в ушах осталась вода. И ощущение накатило то же – мерзкое.

   Если и имелись когда-то улочки, дома, приусадебные участки, по-хозяйски обнесенные заборами, даже школа, магазин, быть может, Дом культуры, – все перемешалось, потеряло форму и лишилось предназначения. Изуродованный, разбитый поселок городского типа. Даже смерч не смог бы произвести большего разорения. Обрушенные под углом крыши, из которых торчали жерла труб. Обожженные бревна, дулами танковых стволов торчащие из оконных проемов.

   Ника шла, осторожно перешагивая через ямы, словно вчера оставленные колесами тяжелой техники, а сегодня застывшие, будто скованные первым морозцем. След ботинка четко впечатался в окаменевшую грязь.

   Развалины раздвинулись, высвобождая некое подобие площади. Куда Ника и вышла, держа автомат наперевес. Ей почудился тихий шепот слева, и она обернулась, в последний момент удержав палец на спусковом крючке – в оконном проеме никого не было. Она двинулась дальше, оставаясь под прикрытием стены дома.

   Эта стена ее и подвела.

   Вдруг у самого уха раздался хриплый человеческий голос, как на старой заезженной пластинке.

– Я возвращаю ваш портрет.

   Ника вздрогнула и отскочила. Стены уцелевших домов взорвались человеческими голосами.

– …мы пройдем, Кабан, мы пройдем!!

– …сука! Левее надо было…

   -. ..врагу не сдается наш гордый…

– …и не куда-нибудь, а в глаз…

– …вляпался… вот вляпался.

– …только не это б…, только не это!

– …четыре тру-у-па возле та-а-нка!

– …врешь, п…, не возьмешь!

– Прощай, собака.

   Оглушенная стояла Ника посреди площади. Автомат в руках дрожал. Вокруг орали, хрипели, выли, ругались матом разные голоса. Звенели, кружились, затягивали. Последний возглас, в котором Ника узнала свой голос, окончательно лишил ее мужества.

– Ну! – всхлипнула она. – Чего ты ждешь, падаль?

   Она озиралась по сторонам, не зная, чего ей ждать от этой аномалии. Может, следовало бежать без оглядки, может наоборот, затаиться. Внутри все сжалось от страха. Сердце так сильно билось в груди, что болела грудная клетка.

– Забавно, – заговорила вдруг темнота, запрятанная в погребенном под крышей углу. – Последним, кого я увижу, будет контролер.

– Ну, – тихо сказала она в темноту. – Выходи, контролер. Поговорим как мужик с мужиком.

– Еще пара минут и разговаривать мы не сможем, – голосом Грека пообещало треснувшее наполовину окно. – Это конец, Очкарик.

– Хрен тебе, конец, – Ника повернулась на голос. – Выходи, сука.

– Бесполезно. Это конец, Очкарик, – скрипнула сорванная с петель дверь.

– Я знаю… я знаю – тебя можно убить, тварь.

– Подойти сзади… и к настоящему, не миражу и выстрелить в затылок, – посоветовало обгоревшее бревно, торчавшее из окна.

– Найдем мы твой затылок, не переживай. – Страх, долгое время сжимавший внутренности в тугой узел, вдруг кончился. За гранью немыслимого ужаса вдруг обнаружилась пустота.

– Ты видишь не своими глазами, короче…

– Да знаю я, чем вижу! Катись сюда, тварь. Тащи свою уродливую башку.

– Не трать патроны, Очкарик. Нам его не убить.

– Еще посмотрим… сука.

– Прощай, собака.

   Неизвестно, кому предназначалось последнее обращение, но именно слепую собаку Ника и увидела. Прямо на нее, оскалив клыки, то и дело припадая к земле, крадучись, шла собака. Ее собака. Из пасти капала слюна. Пленки, закрывавшие глаза, побелели, и Нике вдруг показалось, что за ними угадываются черные зрачки. Собака шла на нее. И сомнений не осталось – она шла нападать, рвать зубами, вгрызаться в горло.

– Гад ты, контролер, – голос Ники дрогнул. – Каков гад. Это моя собака.

– Прощай, собака.

– Это моя собака, – сквозь зубы повторила она. Внутри закипала ярость. – Это моя собака и я ее тебе не отдам.

   Она шагнула навстречу собаке, отодвинув автомат в сторону.

– Единственное доброе существо на всю вашу чертову Зону, и во что ты ее превратил. Это моя собака, – прошипела она. – Иди к своей падали. С ними у тебя лучше получается.