В случае с Борном можно провести параллели. «Не все подвывали этим волкам... — писал он. — Но все же открыто восстать было невозможно, обычно это означало потерю всего — и семьи, и жизни». Это не совсем так, находились те, кто вступал в единоборство с государственной системой, невзирая на все тяготы и опасности. При всем при том Борн принимал, во всяком случае, не противился аграрной политике нацистов, тем более что, будучи аграрием, был освобожден от воинской службы — фермерский труд был сочтен необходимым для успешного проведения военной кампании. Однако это не спасло его. В январе 1945 года Борна призвали в пресловутый фольксштурм: нелепую, состоявшую из всякого сброда «Народную Армию». Среди фольксштурмистов были старики и дети, плохо вооруженные и кое-как обученные. Гитлер призвал их в надежде спасти Рейх. Сознавая всю безнадежность этой затеи, как и того, что призыв в фольксштурм будет стоить ему дома и семейной жизни, Борн все равно храбро сражался на рассыпавшемся в прах Восточном фронте Германии. Он и его товарищи предпринимали все, что было в их силах, чтобы остановить грозно надвигавшуюся на Германию Красную Армию.
Читатель поймет, каким медленным и мучительным оказался для Борна конец. Взятый в плен русскими, он несколько лет пробыл в плену в послевоенной Польше, постоянно страдал от побоев и болезней, не раз находился на волосок от смерти, пока, в конце концов, все же не сумел бежать в американскую зону оккупированной союзниками Германии. Борн, «несмотря на свою силу», как лаконично упомянуто в эпилоге Ференбаха, «так и не оправился от физических и эмоциональных травм, нанесенных ему волками войны».
Мучительное смирение не стало для Борна достаточным основанием для окончательного отказа от участия в защите своей нации и даже родины, томившейся под гнетом нацистского режима, сутью которого являлись антисемитизм, расизм и расовая дискриминация. Следует подчеркнуть и то, что Борну пришлось подвергаться нападкам со стороны поляков, в плену у которых он находился. Их грубость и бесчеловечность объяснялись не стремлением наказать его за какие-то конкретные проступки, а лишь тем фактом, что он был немец. Спору нет, унижения, пережитые Борном и его товарищами, с точки зрения морали не могут быть равноценны зверствам нацистской Германии, совершенным ею в отношении евреев и поляков, но ведь ни один факт проявления жестокости не заслуживает права быть забытым и прощенным. Воспоминания Борна, в какой-то мере и Носсака тоже, свидетельствуют о том, что права человека, в частности немецкого населения, также серьезно нарушались и в ходе Второй мировой войны, и после ее окончания.
Расцвет и падение Третьего рейха обошлись Борну дороже, чем Носсаку. Тогда, в конце войны, лучшие дни Носсака, его общественное признание как писа-
JL
ПГ
теля, были еще впереди. Этого никак не скажешь о Борне. Вероятно, самые счастливые его дни прошли на ферме в Восточной Пруссии до прихода туда русских и плена на Восточном фронте. Его воспоминания, написанные в конце 40-х годов, но так и не обработанные, в сущности, канули в забвение, пока, спустя уже целых три десятилетия после его смерти, Ференбах не наделил их новой жизнью.
Носсак и Борн — эти два столь разных, но связанных мучительным смирением немца — оставили после себя читателям по крайней мере четыре каверзных вопроса. Во-первых, почему и Носсак, и Борн так мало внимания уделяют тому, что нацистская Германия, по словам Себальда, «погубила и замучила до смерти миллионы людей в трудовых лагерях»6, и почему больше всего катастрофа коснулась евреев? Ведь осознание столь жестокой реальности не могло не повлиять на их мучительное смирение.
Во-вторых, можно ли Носсака, Борна и других немецких граждан сходной с ними судьбы отнести к жертвам Гитлера и национализма? Допустим, возможный ответ — даже верный ответ — да. С другой стороны, этот ответ должен быть тщательно обдуман, ведь ни Носсак, ни Борн не пострадали от третьего Рейха в той же степени, как, например, евреи и иные люди, так называемые «недочеловеки» (Untermen-schen), в отношении которых в нацистской Германии применялась политика геноцида и расизма. Нацизм и пресловутое мучительное смирение немцев причинили громадный вред таким людям, как Носсак и Борн, которые не хотели быть частью Третьего рейха, но
JL
~1Г
все же, своими действиями или же бездействием, не относили себя ни к чему и ни к кому вообще, оставаясь как бы за рамками статуса, до сих пор не выясненного.