Смертник восточного фронта. 1945. Агония III рейха

Каждый день мы меняли направление, но на восток по-прежнему не двигались. Даже охранники толком не знали, куда мы идем. В любом случае, такими темпами мы не дошли бы до России и за год. Названия немецких городов и немецкие указатели уступили место русским тактическим значкам. Стало понятно — нас водили по кругу, который с каждым днем становился шире и шире. Может быть, нашу колонну не удостоили транспортировкой по железной дороге, а может быть, наше пленение нигде не было официально зафиксировано, и русские рассчитывали, что мы погибнем в дороге.

«Давай, давай!» Ночью никому не разрешалось по-

JL “IГ

кидать казармы. Наши желудки неизбежно избавлялись от всего содержимого, стоило только лечь или присесть. Смрад был неописуемый. Днем мокрые и покрытые зловонной коркой штаны каменели на морозе, натирали незаживавшие язвы на теле. При любой возможности мы меняли одежду. Это хоть и ненадолго, но помогало. Даже охранники, и те великодушно позволяли нам переодеться. День ото дня мы становились все безразличнее, даже упертый в спину ствол автомата уже не воспринимался как нечто пугающее.

«Давай, давай!» Вскоре некогда желанные короткие привалы превратились в пытку — пользуясь возможностью, охрана или другие русские просто срывали с нас одежду и обувь и забирали себе. Слава богу, хоть не расстреливали, а разрешали идти дальше полураздетыми.

По дороге я видел, как один русский хвастался награбленным переддругим, бойко шел обмен. Почти у всех было по целой зимней шапке часов, колец, брошей, цепочек и остального добра. Один русский вызвал из наших рядов часового мастера, пообещав хорошую награду. Заикавшегося от страха добровольца попросили сделать два маленьких будильника из одних часов. С трудом удалось объяснить, что это невозможно. Другой русский вертел в руках элегантный дорожный будильник, который внезапно зазвенел. Солдат, испугавшись, тут же швырнул его на землю, после чего выпустил в ничем не повинный будильник целую обойму из автомата.

На сельской улице несколько офицеров в форме пытаются научиться ездить на велосипеде. Немка

JL “IГ

должна прокатиться первой, а затем объяснить, что и как. Они издают удивленные возгласы — у этих Niemniez⁷² полно странных штуковин.

Мы в Померании [Поморски]⁷³. Во время санобработки, ставшей потом частым и ненавистным ритуалом, я впервые испытываю на себе особенности восточной культуры. Для санобработки одежду поместили в переносной котел, оттуда же должна была поступать горячая вода для мытья. В тот момент на нас не было паразитов, но русские проводили эту гигиеническую процедуру постоянно и в любых местах.

Машины испускают клубы дыма во дворе, потом обнаженного пациента отправляют в дальнюю комнату мыться. Там стоят довольно большие тазы или деревянные бадьи, лежит мыло и полотенца. За процессом следят женщины из русской медслужбы. Мы с радостью оттираем себя, пока есть возможность, но потом начинается настоящая пытка, нас выводят на холод. Мы, полностью раздетые, ждем выдачи своей одежды. В лучшем случае, она будет готова через час, а потом ее раздадут, горячую и пропаренную.

Мы стоим на холодном цементном полу или на камнях, иногда на земле, если процедура происходит на улице. Все зависит от погоды, и через какое-то время мы начинаем понимать (и не без достаточных на то оснований), что библейский ад в сравнении с тем, что переносим мы, — сущий санаторий⁷⁴. Только самые закаленные были в состоянии вынести эту пытку без серьезных последствий для здоровья.

Проходя через Лауенбург [Леборк] в Померании, мы видели пожары. Видели их и в Бютове [Бутове], пожары эти устраивали русские. Прежде чем поселиться где-нибудь, они выбрасывали всю мебель из окна — кровати, белье, ковры, стулья. Предварительно разломав, разбив и порезав все, что можно. Матрасы были неизменно вспороты — а вдруг внутри спрятано что-нибудь ценное? Все вокруг было покрыто перьями и пухом, как снегом. Только после этого русские чувствовали себя спокойно.

В отличие от сельской местности, в городах трупов не было. Может быть, их незадолго до этого убрали с улиц, но кровь оставалась, а жаждущие наживы орды русских вселяли страх. Пытаясь скрыть творимые бесчинства, русские устраивали пожары.

Нас направляют в какое-то правительственное учреждение, оно уцелело, и у входа видим толпу военнопленных. От них мы узнаем, что все будем отправлены в большой лагерь X., рассчитанный на 50 тысяч человек. Проводится что-то вроде выверки сведений, и составляются списки групп по 150 человек. Оказывается, пайки выдают регулярно, а военные доктора и санитары даже помогают больным и раненым.