Смертник

Грек никогда не понимал таких сталкеров, как Перец. Артефактов он набирал с гулькин нос – дела поправить и только-только затариться. Сидеть круглыми сутками одному под землей вместе с тварями – это ж какие нервы надо иметь! Ходили, впрочем, осторожные слухи, но так, чтобы парня не подставлять, что он постепенно мутирует, оттого и старается лишний раз людям не показываться. Выбросы, они и под землей бывают, чего уж тут скрывать. Да и без них там дерьма столько, что на сотни мутаций хватит. Еще и останется. Под рубаху ему никто не лазил, слухи так и оставались слухами. А что касается соображений безопасности, то лучшего места, для того чтобы скрываться от посторонних глаз, в Зоне не найти. Бойцы «Патриота» не жаловали все, что находится под землей. Все и всех.

Так что если кто в Зоне и разбирался в том, что пряталось под землей, то это Перец.

Грек наблюдал за тем, как Краб менял повязки на руках, похожих на спинку божьей коровки – в таких же красных и черных точках. Парень мучился, но желающих помочь ему не нашлось. Даже Очкарик делал вид, что спит. Не спал, это точно, его выдавали веки, подрагивающие за стеклами очков.

Странный парень этот Очкарик. Однажды у Грека мелькнула мысль, что стекла в очках вроде как простые. Без всяких там диоптрий. На кой черт таскать на носу обычные стекляшки? Иногда они бликовали. Белые круги вместо глаз вызывали у Грека чувство внутреннего протеста и желание заглянуть туда, где скрывалось, по выражению классика, зеркало души. Молчун редкий. За трое суток если и сказал пять слов, то словно рублем одарил. Способный в сталкерском деле, и никто у него этих талантов не отнимает. Имелась ли у парня возможность выйти за кордон без проводника, безвременно сгинувшего на свалке? С таким-то исключительным чутьем? Грек оценил бы фифти на фифти. Реальный шанс. Зачем Очкарик вернулся за ним? Чего ради полез в самое пекло? Пожалел или все гораздо прозаичней и пафосная взаимовыручка на деле обернулась банальной перестраховкой?

Кто его поймет?!

– Очкарик! – не удержался проводник. – У тебя зрение какое?

– Минус единица, – хрипло ответил молчун. – Я близорук.

Близорук он, как же! Грек отвел глаза. Врет и не краснеет. Паутинку разглядел в лесу почище зрячего.

Проводник нахмурился. Он не любил загадок. Если люди, как бы они ни прятались, человеку с его опытом видны как на ладони, то неожиданные сложные задачи раздражают, чтобы не сказать больше. С остальными все ясно: Краб – подлец, Макс – молодец. Все просто, всегда знаешь, чего от кого ждать. Но Очкарик…

Грек терпеливо дожидался, пока Краб закончит с перевязкой. Мучения парня доставляли проводнику удовольствие, с каждым часом скрываемое все хуже и хуже. Вот у кого шансов уцелеть не было, лишись он проводника. Однако у Краба и мысли не возникло о том, чтобы хотя бы перестраховаться. Не бросился на выручку, прикрывался чужими спинами, позорно бежал с поля боя. На что он рассчитывал, если всем им суждено было сгинуть на свалке? До сих пор, вероятно, сидел бы на автобусной остановке. Десерт для хозяина, если тому удалось выжить.

Проводник открыл было рот, чтобы сообщить Крабу, вздохнувшему с облегчением, что его очередь первым заступать в караул, но тут Перец негромко сказал:

– Грек, пойдем, я кое-что тебе покажу.

Созрел, значит. Грек поднялся и пошел за сталкером. Тот скрылся за дверью, той, что находилась сразу за саркофагом, и пошел по коридору, не оглянувшись.

– Краб – первый. – Грек остановился на пороге, взглядом погасив недовольство со стороны Краба. – Следующий Макс. Потом – Очкарик. Меня будить как всегда. Все. Отбой.

Коридор с периодически гаснущими лампочками почти тонул в темноте. На влажных стенах вздувались уродливые бородавки синеватых грибов. Липкий сырой воздух. Запах затхлый, как на складе секонд-хенда. На треснувшем настенном кафеле чернели пятна жирной копоти, оплывавшей восковыми каплями, матово блестевшими в тусклом свете.

– Вот и первый ориентир, – сказал Перец и ткнул пальцем в угол.

Грек тоже туда посмотрел.

В углу, вывернув в разные стороны переломанные конечности, лежал обгоревший труп. Кожные покровы обуглились, ссохлись и обтянули огромный череп. Распахнутая пасть мало чем напоминала человеческую. Черные стеклянные сгустки навеки застыли в глазных впадинах. Несуразно длинные руки с огромными когтями, отчего-то не тронутыми огнем, доходили до колен. Кожа на вздувшемся животе лопнула, и оттуда торчала черная масляная требуха.